Когда-то мы тоже каждое утро ходили в школу с родителями, а родители ходили на работу, но потом всегда забирали нас и иногда днем водили в парки, а по выходным мы вместе катались на велосипедах вдоль большой серой реки, хотя ты всегда сидела в детском креслице и педалей не крутила и в какой-то момент всегда засыпала. В те времена мы все время были вместе, даже если были кто где, потому что в те времена мы все жили внутри одной и той же карты. Мы перестали жить внутри этой карты, когда отправились в поездку, и хотя в машине мы все время сидели близко-близко друг к дружке, чувствовалось, что мы не вместе, а наоборот. Па все время смотрел вперед на дорогу. Ма все время смотрела в карту у нее на коленях и называла нам места, где мы остановимся, Литл-Рок там, Босуэлл, а теперь вот Розуэлл.
Я задавал ма вопросы, и она мне отвечала. Откуда шли дети и как они сюда добирались? А она сказала, что я и сам теперь знаю, что они ехали на поезде, а до того прошли много миль подряд – и шли так долго, что поранили ноги и их пришлось потом лечить. И что они перешли через пустыню и не погибли, и что им приходилось прятаться от плохих людей и принимать помощь от людей получше, и что они преодолели весь этот путь, чтобы найти своих родителей, а может, кого-то из своих братьев и сестер, которые уже живут здесь. Но вместо этого их всех переловили и засунули в самолет, чтобы вывезти их, сказала она, чтобы стереть их со здешней карты, это вроде метафора такая, но при этом не совсем метафора. Потому что они и правда исчезли.
Потом я спросил ма, почему она так злится, вместо того чтобы расстраиваться, и на это она вообще ничего мне не ответила, зато па в конце концов кое-что сказал. Он сказал, хватит тревожиться, это больше не имеет значения, все уже кончилось. И тут заговорила ма. Она сказала, да, в точности так. Сказала, что потому так злилась, что иногда все так и заканчивается и никто потом даже не почешется. Я понял ее, когда она все это сказала, потому что тоже видел, как исчезал самолет с детьми, и видел имена на надгробиях на кладбище апачей, а потом их имена на моих снимках исчезли, и еще я смотрел в окно, когда мы проезжали разные места, например Мемфис. Нет, Мемфис, не тебя, а город Мемфис в штате Теннесси, где я видел старую-престарую старушку, совсем как скелет тощую, и она тащила ворох картона, и кучку детей видел, без пап и мам, одних, они сидели на матрасе на пустыре у дороги.
Я подумал, надо сказать ей, что да, я тоже понимаю, о чем она, и тоже злюсь, как она и как папа, но у меня не получилось все это высказать, я не мог найти подходящих слов и вместо того напомнил им, что мы собирались в Музей НЛО, сейчас, они ведь обещали. На это они промолчали, типа, не слышали меня, типа, я им муха надоедливая и жужжу на заднем сиденье от нечего делать. И я тогда еще раз им повторил, что думаю, мы должны пойти в Музей НЛО, потому что только взгляните на мою сестру, сами видите, ее тоже нужно посадить в космический корабль и вернуть в космос, как тех детей на самолете, потому что, смотрите, она же пришелец, и тут ма обернулась, вид у нее был разъяренный, и она собиралась отругать меня как не знаю что, а потом она увидела, как ты спишь, широко раскрывши рот, и слюни у тебя текут, и голова набок свисла, и вид у тебя чисто как у марсианки, и она улыбнулась немного через силу и сказала, ну да, может, ты и прав.
Пока мы не поехали в эту поездку, я, если напрягусь хорошенько, вспоминаю, что па и ма обычно много смеялись. Когда мы въехали в нашу квартиру и зажили вместе и еще мало знали друг дружку, мы часто вместе смеялись. Пока мы с тобой были в школе, па и ма делали какую-то длинную звукозапись, как люди говорят на разных языках, какие только были в нашем городе. Дома они иногда прослушивали некоторые записанные ролики, и как только это начиналось, ты, Мемфис, сразу бросала делать то, что делала, чем бы ни занималась, и выходила на середину гостиной поближе к динамикам. И сразу делалась такая важная, прочищала горло и давай подражать записанным голосам и тоже произносить какие-то иностранные слова, так, бессмыслицу какую-то, зато ужасно похоже, умора. Ты вообще была мастерица подражать, даже когда еще совсем кроха была. А па с ма за тобой подсматривали с кухни, из-за угла, и, как ни старались изо всех сил сдержаться и даже руками зажимали рты, потом всегда начинали смеяться. А ты, как их застукаешь или услышишь их смех, всегда сердилась, потому что думала, это они над тобой смеются.
Потом ты наконец проснулась в машине и, конечно, сразу же спросила, приехали ли мы уже в Музей НЛО, а я тебе сказал, что мы уже съездили туда и оказалось, что музей закрыт на лето, но что сейчас мы едем в другое место, куда круче, потому что там раньше жили папины апачи, и это было самой настоящей правдой, и ты согласилась, правда, не сразу, потому что тебе надо было привыкнуть к нашему новому плану и ты поначалу дулась.