Архив потерянных детей

Ма смотрела в свою карту и спросила нас, хотим ли мы остановиться в ближайшем городке, он назывался Ла-Лус, или хотим ехать без остановок до другого города, он дальше и называется Трут-ор-Консекуэнсес. Мы с тобой проголосовали «за» против них двоих, чтобы ехать только до ближайшего городка Ла-Лус. В итоге было решено без остановки ехать до Трут-ор-Консекуэнсес. Когда я стал возражать и жаловаться, па сказал, что таковы правила и это называется демократия.

НАЛИЧНОЕ ИМУЩЕСТВО

У меня с собой был швейцарский армейский нож, бинокль, электрический фонарик, маленький компас и фотоаппарат поляроид. У па был шест с микрофоном, который все записывал, у ма – маленький портативный диктофон, который записывал только какие-то одни звуки, по большей части те, что вблизи. Еще у них были антенны-цеппелины и еще какие-то штуки, не знаю точно, для чего они. Когда мы останавливались в очередном мотеле, па часами просиживал на полу и распутывал свои провода и ждал, пока перезарядятся батарейки в его маленьком рекордере. Потом делал записи в маленькой книжечке, он ее всегда в кармане носил, надевал на голову огромные наушники и шел на парковку с поднятым кверху микрофоном. Иногда он разрешал мне пойти с ним и помогать ему носить аппаратуру. А ты оставалась в номере с ма, и чем вы там занимались, я не знаю. Может быть, она расчесывала тебе волосы, они у тебя вечно спутывались, совсем как па распутывал свои провода. А мы с па были на улице и очень занятые записыванием звуков. Хотя реально почти все, что мы записывали, были звуки проезжающих мимо машин и ветра, и я никак не мог понять, что он будет потом делать с этими звуками, для чего они вообще. Однажды я решил, типа, пошутить и такой спрашиваю, ты что, правда записываешь звуки скучищи, я-то ждал, что он рассмеется, а он не рассмеялся.

КОВАЛЕНТНОСТЬ

Ты постучала в стекло и сказала:

Тук-тук!

Кто там? – спросили мы хором.

Холодный.

Кто холодный?

Оружие холодное!

Ну и шутки ты шутила, во всей Вселенной хуже не найти какие, смысла в них никакого, но па и ма до сих пор притворялись, что им очень смешно, и фальшиво смеялись.

Мамин притворный смех звучал «ха-ха-ха».

У папы больше походило на «хе-хе-хе».

Я вообще молча изображал, что мне смешно, похлопывал себя по животу, типа, как в мультиках без звука.

А ты, ты тогда еще не умела фальшиво смеяться.

Пускай ты не умела смешно шутить, пускай плохо читала, вечно то буквы пропускала, то путала B с D, а о правильно писать вообще не говорю, иногда ты такое могла выдать, реально остроумное. Однажды мы с тобой подхватили простуду, и ма дала нам какое-то лекарство от гриппа, от которого нам еще больше поплохело. А потом ма такая спрашивает нас, как вам теперь, получше? Я-то ничего другого не придумал, кроме как слово «хуже», зато ты все хорошенько обдумала, а потом сказала: «Я чувствую себя затравленной».

ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЕ МИФЫ

Мы наконец-то дочухали до этого Трут-ор-Консекуэнсеса, я подумал еще, что за кретинское название. Ма нашла его очаровательным, а па так прямо блестящим, и мне кажется, в этом и крылась единственная причина, почему мы там остановились. Мотели, мимо которых мы проезжали, выглядели так заброшенно, что даже ты заметила и сказала нам, смотрите, в этом городе есть мотели для деревьев. И никто не понял, что ты хотела сказать, один только я. Ты сказала, что те мотели для деревьев, потому что в них никто не останавливался, совсем никто, и из их разбитых окон и дверей торчали только ветви деревьев, как будто в тех мотелях поселились деревья и махали нам ветками, когда мы проезжали мимо.

Мы нашли себе мотель немного получше тех заброшенных, которые нам попадались по дороге. Мы заселились в комнату, и па ушел, сказал, что собирается побеседовать с одним человеком, который кровный потомок Джеронимо, и что вернется поздно. Мама улеглась на кровать и уткнулась в свою книжку, ту маленькую красненькую, в которой я хранил свои снимки, и не обращала на нас никакого внимания, чего я более или менее ожидал, но все равно расстроился. Маленькая книжка называлась «Элегии потерянным детям», и я попросил ма почитать нам ее на ночь, чтобы мы заснули, она сказала: ладно, хорошо, но только одну главу.

Она выбралась из своей кровати и легла на нашу, посередке, а мы с обеих сторон привалились к ней, каждый под «своей» ее рукой, как будто она орлица. А ты сказала, что мы с тобой хлебы, а ма – масло. Я понюхал ее кожу у сгиба локтя, и она пахла деревом и овсянкой и вроде бы совсем чуть-чуть маслом. Она открыла книгу, очень осторожно, потому что между страницами я заложил сделанные снимки, как закладки, и она не хотела, чтобы они выпали. Потом начала нам читать своим шершавым, как песок, голосом.

(ЭЛЕГИЯ ПЯТАЯ)