Арлекин. Судьба гения

Затем считал, читал, пел, чертил. Чертил, читал, пел, считал.

Лишь в сентябре, когда барон фон Корф был официально утверждён командиром Академии, Василий Кириллович поднёс ему стихи. Казалось, были они похожи на тринадцатисложник Кантемира. Казалось…

Звучали они совсем по-иному.

Только примером и убедил Адодурова и Ивана Ильинского, давно уж оправившегося от болезни и по-прежнему первого слушателя, главного критика.

Василий Кириллович засел за теорию. Вот где пригодились сорбоннские знания, уроки грамматика Дю Шанле и, конечно же, риторические навыки, почерпнутые у Малиновского и отца Илиодора. Он понимал, что открыл необычное, наконец-то открыл таящееся в глубинах русского языка правило стихосложения. Но надо было его писать, осмыслить, все выкладки перепроверить, подать любознательному читателю доходчиво, красиво и точно, как артиллерийский чертёж, как скупую математическую теорему. Теперь уши его наполнены были новой мелодией, он легко писал примеры – вирши, разъясняющие «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» – так решил назвать работу. Просчитывал количество слогов и убеждался, который уже раз убеждался, что создал новый рисунок строки, единственно правильный.

Конечно, способ хорош был только для тринадцати– или девятисложных стихов, более короткие строки вообще вряд ли поддавались закону – песенки, попевки не ровня высокому эпическому жанру, они пишутся сразу, на одном дыхании, чувство, а не расчёт тут важнее всего. То, что он изменил, касалось только героического стиха.

Давно уже стали казаться ему старые вирши не стихотворением, а особым порядком построенной прозой, и лишь краеголосия-рифмы намекали, что это всё же стихи. Выкинь их – и оставался голый рассказ, повествование, что не спеть голосом.

Добрый человек во всём добрым есть все; а злой
тщится пребывати во зле всегда; бес есть такой.

Это не лучший пример, но наглядный.

Конечно, у Кантемира наличествует какое-то слабое, слабое покачивание голоса, что вообще случается в слогосчислительных виршах:

Уме незрелый, плод недолгой науки!
Покойся, не понуждай к перу мои руки…

Покачивание… Покачивание, приводящее к концу – рифме…

Когда же, задумавшись о значении ударения, он понял, что в новых его примерах чередование разноударных слогов и строит необычную и столь гладкую и звучную мелодию, то враз и открыл стопы – тонический свой размер. Ведь у французов и поляков, с коих старый стих списан, ударение всегда падает на последний и предпоследний слоги, а для русского языка сие нехарактерно! И вот же почему-то утвердилось со времён Полоцкого подражание полякам, и оттого, что не у родного языка подслушанное, и звучало тяжело, по-иноземному, оттого и непонятно было многим. Для русского языка характерно прыгающее, свободное ударение – хочешь в первом слоге, хочешь в среднем, хочешь в хвосте слова, а значит, основа стиха – стопа, два слога, а не один, как ранее принято было! Названия он перенял у латинян, но суть-то с римлянским стихом была различна – у россиян в стихе рифма правит голос, задаёт ритм – рифма да правильное стоп построение. Прав, прав был Телеман, когда говорил, что для каждого языка свои законы существуют.

Основные стопы в стихосложении – хорей и ямб: первый слог ударен, второй без силы – хорей, наоборот – ямб. Что ж тут и выбирать, на глаз видно, да и уху слышно: хорей здорово ямба сильнее – ведь на силой ударенном слоге возлетает голос и падает в яму на безударном, в ямбической же строке как по кочкам скачет – скоро и неторжественно, это ещё по певческой практике своей усвоил. А стих-то величавый, героический – вот что не забывать надобно!

Теперь переработанные вирши Антиоха Дмитриевича так звучали:

Ум толь слабый плод трудов // краткия науки,

вместо авторова:

Уме незрелый, плод недолгой науки.

Две палочки – это цезура, пресечение, тут после седьмого слога надобно остановку делать, дабы возвышавшийся на первом полстишии голос отдохнул, ибо следующая половина нижайшим голосом начинается, слегка протяжно тянется:

крат-кия на-у-ки…

Вот так, стало быть, никаких смысловых изменений, но лучше, чище, стройнее выглядит, ибо обрело законное, исконно русское звучание, на правиле языка основанное.