Арлекин. Судьба гения

Нет законов у истории, а всё ж есть они. Неуловимые, до конца не ясные, похожие на катящее крутобокие валы-близнецы море: восемь из нечистых, пенистых гребешков разбивается о берег, и лишь девятый, особый, ревущий, сметает с пути, утягивает назад, чтоб извечно, извечно повторялась их гонка: один за другим, один за другим… Извечно ли?

Роллень не давал ответа. Роллень излагал лишь факты – свидетельства человеческого роста, и он следил за становлением рода людского, за поступательным движением событий. Завершается один круг, но на смену приходит иной, зародившийся в недрах предшествующего, и даже случаи гневной вспышкой отжившего безумия не властны побороть стремления вперёд: тирания сменяет демократию и наоборот, а всё ж мчатся, мчатся они навстречу торжеству всепросвещенного разума – иначе, иначе не объяснить крушащие столетние устои новины. Прав Роллень – история верховная есть учительница, не зная её, не вдохновившись примерами лучших, как обрести надежду, веру, вырваться из плена скончавшегося схоластического времени и сеять семена новой, лучшей жизни?!

Неожиданная встреча лишь укрепила его в справедливости задуманного. Удивительная встреча.

Большой и грузный, чернобородый, чалмоносный, по-прежнему хитроглазый, скорый теперь только на движения пламенных азиатских очей, предстал перед ним Сунгар Притомов. Важный и солидный с виду, прибыл он в Санкт-Петербург по делам разросшегося и процветающего торгового дома и в первый же день разыскал, навестил давнего своего астраханского приятеля. Чудно, чудно, что свиделись, – оба были рады, не скрывали нахлынувшего чувства. Позже, когда первые восторги и обычные вопросы поулеглись, они разговорились.

Моровое поветрие не захватило Притомовых – старик Венидас пожелал вдруг вернуться на родину, и сын сопровождал отца в длительном путешествии. Через два года он вернулся в разорённую Астрахань, здоровый, полный сил, и сразу прибрал к рукам всю тамошнюю пошатнувшуюся от эпидемии индийскую торговлю. Годы разительно переменили не только облик, но и взгляды Сунгара – он превратился в настоящего индуса, склонного в свободное время к миросозерцанию, к раздумьям, что, впрочем, не мешало возрастанию оборотов его компании. Одно чётко отграничивал Сунгар от другого.

– Я, признаться, вовсе не читаю теперь ваших книжек, – сказал он Тредиаковскому. – Каждому народу должно быть присуще своё, так что не обижайся.

– Раньше, помнится, ты был большим охотником до чтения, что ж изменилось?

– Раньше я не был в Индии и плохо знал наши легенды. Там, на родине, вовсе не обязательно уметь читать, чтобы знать их, – на то существуют ученые-пандиты, они и пересказывают священные книги слушателям, и недостатка в интересующихся никогда не бывает. Каждый индус знает свои легенды почти с рождения, и при этом у нас нет творцов, подобных тебе, придумывающих всё новые и новые сочинения.

– Но разве не надоедает слушать одно и то же?

– Надоедает ли тебе читать священную Библию? А у нас подобных книг множество, и количество стихов в них исчисляется тысячами тысяч. Постичь их до конца невозможно, как невозможно постичь ничего в этой жизни. В мире ведь всё взаимосвязано, нельзя отделить одно от другого, да и разве отвечаем мы за свои поступки? Поэзия есть малейшая часть всех наших знаний, чувств, настроений. В наших священных книгах заключено всё знание, изначально данное и изначально присутствующее в мире, – их можно читать от начала до конца, а можно брать отрывки, перекладывать их на музыку и петь, или изобразить в лицах, превратив в драму, или изучать, разбирая слова, оценивая тонкости языка и законы грамматики, а то и постараться вникнуть в значения самих слов, постигнуть их тайный смысл, тщательно отделяя главное от второстепенного. Наши легенды – сама история наших предков, деяния которых исполнены столь глубокого содержания, что являются составной частью истории всего человечества. Мне непонятны христианские трагедии, они мелки, авторы в них вечно спешат, добиваясь к концу скорой развязки. В индийских же преданиях зло всегда наказуемо, пускай и через сотни лет, тысячи лет, какая в том разница? Главное, что добро неизменно побеждает, ведь время и пространство безграничны. Услышав любую из ваших драм, индус скажет: «А что дальше?» Нелепость для него очевидна. Страдание и сострадание неизбежны лишь поскольку неизбежно действие, они оправданны, ибо любой ценой, подчас весьма тяжёлой, можно искупить вину, но ведь всё предопределено заранее, и конец есть лишь начало нового. Творец Вселенной погружен в себя. В первую половину небесных суток он создаёт мир, во второй же половине разрушает его, но божественный день столь бесконечен, что и не стоит простому человеку задумываться о недоступном его пониманию. Все мы умрём в конце концов и возродимся в новом обличье, и каждый получит то, что заслужил по делам своим.