– Всё дело в терминах, любезнейший Шарон, всё дело в терминах, я только это имел в виду.
Теперь он был на подъёме и ощущал себя сильным как никогда – сильным и безжалостным.
– Что бы вы возразили на такое: Цицерон говорит, что, когда он слышит разговор Лелии, ему кажется, будто он слышит исполнение произведений Плавта и Невия. Отсюда напрашивается вывод, что те, кто исполнял Плавта и Невия, не пели, а говорили, ведь вряд ли можно ожидать, что Лелия пела в частной жизни. Тот же блестящий римский оратор в другом своём сочинении говорит, что комические актёры часто затушёвывали размер и ритм стихов, стараясь приблизить их к обыденной речи. Если бы комические стихи пелись, это было бы невозможно, не так ли?
Но Шарона непросто было сбить с толку, он оборонялся, наступая, размахивая для пущей выразительности своими ухоженными руками, вкладывая в интонацию весь заряд язвительности.
– Что и говорить о комедии, вы ещё скажите о площадных фарсах! Искусство настоящей комедии безнадёжно пало, а ведь Донат и Эвтемий говорят, что первоначально трагедия и комедия состояли только из стихов, положенных на музыку, и их пели под аккомпанемент духовых инструментов. Исидор Сервилий одинаково называет
– Не плачьте о прошедшем, – съехидничал Василий, – мне кажется, вы слишком молоды, чтоб постоянно поминать старину. Конечно, ударение звуков и слов при чтении обязательно, отсюда создаётся некая напевность, но актёр должен находиться в погоне не за мелодией, а за ритмом, стараться украшать, но не ложными виньетками; все ваши примеры вполне подходят под понятие «читать стихи». Если уж ссылаться на классиков, я позволю себе ещё несколько цитат, и если они не убедят вас, то, думаю, нам следует расстаться без ненависти, ибо сказано, что ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи.
Это было цитирование излюбленной сентенции Тарриота, «новые» грохнули от смеха, и по тому, как побледнел от гнева Шарон, стало ясно, что он проигрывает. Противник поспешил перевести спор в ссору.
– Уж не обвиняете ли вы меня в ненависти? – сорвался он в крик. – Пожалуйста, не подмешивайте сантименты в строгий академический спор, хотя если быть честным, то я не понимаю, как можете вы претендовать на знание французской поэзии с таким ужасным акцентом.
– Вы не заметили, как перебили мою мысль, – холодно произнёс Василий, ставя нахала на место. – Я желаю только добра, а потому вспомню Квинтилиана, и, смею быть уверенным, вы не станете возражать против его авторитета. Слушая сейчас ваш скорый, повышенный голос, я полностью соглашаюсь с его высказыванием. Так вот, он жаловался на то, что современные ему ораторы говорят, как комедианты в театре, не значит же это, что ораторы поют в нашем смысле слова! – Тут он позволил себе слегка ухмыльнуться. – В другом месте он же запрещает трагикам петь наподобие комедиантов, утверждая, что сам никогда не был против той несколько повышенной читки и того пения, которое подобает актёру; по его словам, Цицерон признавал в ораторском искусстве замаскированное пение, Ювенал в седьмой сатире свидетельствует, что Квинтилиан сам прекрасно пел с кафедры. Но ведь мы же понимаем, что это фигура речи, – Квинтилиан никак не мог петь, просто слова его построены были в таком изящном порядке, что доставляли удовольствие окружающим и услаждали не хуже сладкозвучного пения.
Шарон стоял теперь не такой бравый и надменный, как в начале спора, и, потупив взор, разглядывал носки своих башмаков. Только изредка бросаемые исподлобья ядовитые взгляды показывали, как он негодует и как разозлён поражением. Василий выдержал паузу и сразил его окончательно:
– Всё дело в терминах, любезный Шарон, и я думаю, что вы несколько преувеличиваете их значение. Если же ваш слух страдает, когда вы слышите выступление комедиантов, это означает, что они вам не близки по духу, то есть не по вкусу. Если вам кажется, что трагики излишне мало «поют», опять же виной ваша нелюбовь к их игре. Так что, повторяю, не печальтесь об ушедшем, оно, без сомнения, значительно и прекрасно, но не так, как считаете вы, чему доказательством служат приведённые цитаты. Получается, что они свидетельствуют против вашего вкуса, и хоть я никак не могу назвать его изысканным, но о вкусах, как известно, не спорят.
Он подчёркнуто вежливо поклонился уничтоженному противнику, но сесть ему не дали. «Новые» набросились на своего «адвоката», пожимая ему руки и слишком бурно выказывая восхищение и любовь. Жан-Пьер расцеловал его в обе щеки и тут же потащил в кабачок, где «новые» достойно отметили успех, одержанный в нелёгкой битве.
Вино и комплименты лились рекой, ударяли в голову, и распалившийся Василий хохотал с ними вместе, вспоминая Шарона, такого сначала бравого – и несчастного, как побитая дворняжка, в конце.