Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Дружище Артур сообщил, что квартира на Конюшенном отсужена у Романюк и возвращена законному владельцу, то есть, ему и бывшей супруге Татьяне. Он обрадовался, сразу перезвонил Татьяне и услышал в ее голосе реакцию, которая сперва показалась ему странной. Да, сказала она, здорово, конечно, теперь у меня будет где жить, но разве это главное в нашей жизни, Армен? Черт поймет этих женщин, подумал он, еще вчера и мечтать об этом не могла, а сегодня… — ей мало. Он прекрасно знал, что Татьяна считала для себя главным и что такое ее «наша жизнь», но даже думать об этом сейчас не хотел. «Рабинович, — спросил он себя, — зачем вы сделали обрезание? Ну, во-первых это красиво», — невесело ответил себе Армен и погрузился в тихую задумчивость. Жизнь кончалась, словно король Лир, мудро понимал он, а сложностей в его королевстве меньше не становилось. Закономерность? Наверное, да. Жизнь кончается от того, что сложности человека перевешивают изначальную его простоту.

Зато Фил Второй — о чудо! — перестал его грызть, наоборот совсем мирно, как истинный Фил Первый, грелся ночами у него под боком, топтался утрами у него на груди — это был знак, не иначе, расценил Армен, но знак чего? Мама, кстати, к которой он обратился, на этот раз тоже не смогла подсказать.

Еще одно маленькое чудо: Алевтина вдруг стала гораздо вкуснее готовить. «С чего бы? — удивлялся Армен, — весна что ли, влюбилась? В кого?» То, что в него, ему в голову не приходило и напрасно: весна, мечта и женщина — сообщающиеся сосуды.

А театр? Лир шел на выпуск, уже ставили декорации и репетировали в костюмах. Доспехи, мечи, кожа, свет. Жара, пот, нервы, усталость.

Армен очень старался, работал не в полноги, как делают многие на репетициях — выкладывался полностью. Режиссеры были довольны, он — нет.

Недоволен был собой. Общий рисунок роли был вроде бы правильный, но то текст забудет бедолага Армен, то споткнется о декорацию, то жарко ему, то холодно, то голос западет до хрипоты и требуется влажный глоток. И не хватало ему чего-то главного в Лире и получался он у него не живой, но ходульный, механический, неинтересный, по его любимому выражению, его Лир его же «не цеплял».

Режиссеры были молоды и талантливы, но большому актеру Армену не хватало с их стороны больших подсказок, большого взгляда со стороны: назидательного крика Гончарова, тонкости Эфроса, изобретательности Захарова. Твои режиссеры ушли, понял, наконец, он, ты должен был уйти вместе с ними — по недоразумению задержался, оказался не в той компании. Ушли твои режиссеры и ушло твое время, а ты старый, ты всем мешаешь. Да, заключил он, так и есть, теперь пробуй с молодняком…

В зале по ходу репетиции сидел второй состав: Гордиенко. Однажды Армен настоял, чтобы Ваня тоже вышел на сцену в очередь с ним и попробовал себя в Лире — Ваня вышел и попробовал и получилось не то, чтобы блестяще, но вполне, для первого раза, даже неплохо, это Армен для себя отметил. Режиссеры потом сказали ему, что Ваня, конечно, гораздо слабее репетировал, чем Армен, но охотника Армена обмануть было нельзя: глаза и у Саустина и у Слепикова были довольными: второй состав в лице Ивана они уже заполучили. «А вдруг и первый?» — спросил себя Армен и расстроился до разлития желчи.

Он почувствовал в Ване настоящего конкурента, и это было для него неудобоваримо. Он искренне хотел, чтоб играл Ваня, но счастлив от театра, жизни и Вани стал бы только тогда, когда твердо бы знал, что сам он всегда лучше Вани и всех других, что он вне конкуренции и что он в любом театре номер один. Он один гениально играл у Гончарова и мудрого Сократа, и злодея Нерона, и Стэнли Ковальского в «Трамвае „Желание“», и Большого Па в «Кошке на раскаленной крыше». Никому не отдавали его роли и в мыслях такого у Гончарова не было. К чужому успеху на собственном поле Армен ревновал, как говорится, печенью, страдал, по другому жить не мог. Тебя выживают не режиссеры и не Ваня, объяснял он себе, тебя выживает чужое тебе время. А вдруг Ваня и вправду окажется лучше, вдруг его предпочтет публика? Эта мысль была для Армена невыносима, и вновь торкнулась в нем недавняя мысль: уйти?

134

Вечерами, накормив Фила, измотанный Армен ставил перед собой бутылку любимого височки, закуску от Алевтины и предавался честным размышлениям и переосмыслению бытия.

Сахар и старость — вот, что тебе мешает справиться с ролью Лира, и ты это знаешь. Они разбавляют, ослабляют твой талант. Да еще пианистка свою долю таланта уволокла, да, да, именно так, уволокла, имела, значит, право, говорил он себе, пригубливал виски и размышлял дальше.