Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Захлопнул дверцу, повторил адрес, сразу убедился: водитель не армянин, отвернулся к окну и смазанно — машина двинулась — заметил нечто, вжавшееся в стену соседнего дома. Куртка — ее, рост, пластика осторожного жеста — тоже ее. Ее ли?

Машина отъезжала, удалялась. Попросить, чтоб остановился? Зачем?

Не она это, не она, твердо сказал он себе. Нечего ей здесь делать. Не будет она попусту стены подпирать, не музыкальное это дело. Теперь каждая тетка будет казаться тебе ею, подумал он.

Она?

«Думай о чем-нибудь другом», — приказал он себе.

«Думай о Лире, комедии, театре, Осинове! Только не о ней».

«Думай о чем-нибудь конкретном, домашнем, близком. Да, это можно», — сказал он себе.

Только не о ней.

«Сейчас ты приедешь домой. Алевтина, наверное, еще дома, ждет с ужином. Усадит тебя за стол и поставит перед тобой тарелку удивительно невкусной еды. Другая хозяйка из топора сготовит вкуснее. Что поделаешь? Она старается, готовит по книгам, душу вкладывает, а получается черт знает что, и почему так происходит, никто в мире не сможет объяснить. Ты, конечно, сделаешь вид, ты проглотишь ее еду, ты сыграешь свое „спасибо“, и она уйдет домой, счастливая. Ты приносишь человеку счастье, вспомнил он слова Гончарова, гордись, артист, это уже хорошо.

А потом ты поиграешь с Филом — постараешься поиграть, потому что он, мерзавец, все равно тебя поцарапает и укусит — наверное от большой любви.

Она. Это была она. Я не узнал ее воочию, далеко было и смутно, но чувствую селезенкой — она. Выслеживать меня будет, охотиться, а зачем? Возьми, и зайди, и скажи, и результат заранее известен — прощать не умею… А может, я сам ее выслеживаю, воображаю и приманиваю, как охотник — возможен ли такой абсурд нормальному человеку? Может, я не совсем нормален?»

— С вас триста пятьдесят, — сказал таксист. — Приехали.

— Быстро, — подумал Армен. — Слишком быстро падает занавес. Надо бы придержать.

Пришел домой, поздоровался с Алевтиной и сразу позвонил Артуру. Поблагодарил, сказал, что все у него хорошо.

И провел вечер ровно так, как предугадал еще в машине. Чудный вечер. Без нее.

А ночью как доп. подарок к вечеру приснился ему Иван Степаныч.

— Комедию хочу, — кричал активист, — где она, где красота жизни?

— Вот, вот она, — отвечал Армен, и совал в мозолистую руку билет на премьеру Лира.

— На фиг мне это английское дерьмо, кричал Иван Степаныч, где «Сирэнь», где «Сирэнь», мать?

— Извините, Иван Степаныч, — вежливо ответил активисту Армен, — все билеты на «Сирэнь» раскуплены правительством России во главе сами понимаете с кем.

Ответил и проснулся в поту и дрожи.

129

С пылу с жару, с ходу с налету все они дружно навалились на Лира!

Армен, Слепиков, Саустин и в помощь им зорко оберегающий Шекспира Осинов.

Дарования, темпераменты, умы и желания умножились вчетверо и заразили труппу.

Под засохшими струпьями традиций, под корками привычек и скуки дерзкие режиссеры с благословения, под руководством и при участии Армена искали новые ходы, мотивировки, мизансцены.

Трагедия не перестала быть трагедией, но теперь ее главным героем стал не Лир, но хулиганство и сарказм, которые вызывали у публики оторопь. Смех и ирония, которые напрочь добивали дураков.

Спектакль смеялся надо всеми, всем и всегда.

Шекспир универсален, утверждал Осинов и был прав, Лир крупно шагнул в сегодняшний день.

В преломлении к современности, Лир расчесывал на сцене любимые отечественные болячки: недальновидные законы, ненужное богатство, крашеных блондинок, их надутых спесью мужей, а также ограниченных блогеров, мздоимцев, тупых чиновников, казнокрадов и жуликов.

Спектакль смеялся даже над самим пожизненным королем, над его доверчивостью, которую можно было бы назвать недостойной государственного мужа наивностью, но смысла в таком переназывании не было никакого.

Искусство смеялось над всеми и во все времена, искусство призывало: не будьте козлами, двуногие!

Это было круто, всех заводило. Люди театра всегда чувствуют, когда в его чреве рождается нечто достойное.

Армен распорядился транслировать репетиции с их шутками, экспромтами и веселым матом, — который всегда помогает российскому артисту строить образ — по внутренней радиосвязи на весь театр, на все цеха вплоть до охраны.

Театр работал с повышенной температурой. Усталости не было. Ни у кого, начиная с самого Армена. Усталости не было, было одно сплошное удовольствие.

Несмотря на невкусную еду, неудобную постель, кусачего Фила Второго и бандита сахара, который единственный всерьез угрожал художественному руководителю — удовольствие до поры брало верх.

День хороший, солнце, не холодно и не жарко, воздух свеж и бодрит, и все, все, все вокруг говорило об удаче на сцене и в жизни.

Приметы оказались ложью.

130

Удача, неверная дама, не пришла, задержалась в пути, передумала, перекинулась, продалась другому избраннику, а вместо нее пришло другое.

Он снова забыл текст.

Понятно, был сбой, холодок в сердце, потеря темпа и полная тишина партнеров по сцене.