Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

— Скажите уже, — не терпелось Осинову, — может наоборот: восславлю, в веках!

— Может я тоже не прокляну, — спокойно предположил Слепиков.

Саустин по-режиссерски и под общее внимание растянул паузу: вне очереди махнул коньяка, переглянулся с Арменом и, получив от худрука художественный кивок одобрения, хотел озвучить, но не успел:

— Лира надо ставить как комедию, — опередил его Армен. — Ты это хотел сказать, сын?

— Именно! — выдохнул Саустин. — В «десятку», шеф!

— Что?! — переспросил Осинов. — Великую трагедию Шекспира? Трагедию! Да никто и никогда, ни один режиссер в мире!..

— Будем первыми! — поддержал шефа Саустин. — В искусстве нет авторитетов — так учат великие мастера.

— Слышать об этом не хочу! — резко отмахнулся Осинов. — С ума вы все сошли! — в духе этих… дешевых фокусников от современной режиссуры, которые — ради собственного хайпа — переделывают и корежат и уродуют все, что угодно. Закайтесь, люди! Даже думать так о Шекспире — позор. Все равно, что отца продать, а мать в чайхане заложить!

— Не согласен с тобой, помполит, сказал Армен. — Что такое хайп, я не знаю, но честно скажу: есть примеры. Чехов писал «Вишневый сад» как комедию, так у него обозначено в тексте. Но кто, когда так ставил великую пьесу? Ставили как драму, только так. А тут, с Лиром тоже шанс есть: сделать все наоборот! Вывернуть жизнь потрохами наружу, чтобы все рельефней стало, смешнее и еще страшнее! Мысль!.. Я старый клоун, хватит зря по жизни кривляться, на сцене хочу рожи строить — с толком, Иосич, с толком, смыслом, смехом! Развлекая — поучай! Чувствую, хорошо будет. Мир перевернем. Ты лучше меня знаешь, у Шекспира все комедии со смыслом: что «Двенадцатая ночь», что «Много шума из ничего». Смысл — вот что в нем главное! А смысл мы не потеряем…

Осинов медленно отодвинул узорчатую рюмку с коньяком, залпом опрокинул в себя стакан воды.

— Из великой трагедии отца, лишившегося детей, королевства, веры в людей, в жизнь вообще, комедию лепить?! — продолжал угрожающее шипение завлит. — Позор! Никогда не соглашусь. Вредить буду, артистов настрою, выложу вас в инстаграме и смеха на вас на всех наведу — я не соглашусь с вами никогда!

— А мы тебя, Иосич, уволим без всякого твоего инстаграма, — сказал Армен. — Коллектив уволит. Люди.

— Вот! Вот он, Лир в жизни, вот он великий Шекспир — на каждом шагу! И за это коллективу — отдельное спасибо, и вам, шеф — персонально, — закипел Осинов. — Дайте мне уйти!

— Сиди пока сидишь, — сказал Армен. — Пей коньяк!

Окрик подействовал — завлит обмяк.

— Комедию — это смотря как сделать, — спокойно предположил Слепиков. — А если зонги добавить как у Брехта, если битвы рэперов в сцены ввести, провокации, квесты, я не знаю — Шнура пригласить, например, это как? Ромео и Джульетту ставили как мюзикл и ничего, лом! Лир, как материал, не хуже!

Армен обернулся к Осинову.

— Молодых слушай, Иосич, — сказал он и традиционно поднял свой указующий перст, — И, главное, народ в театр пойдет. Иван Степаныч, такие как он — побегут! Он хотел комедию и красоту жизни — он ее получит. А таких как он — море! А работаем мы для народа, извините за слово «работаем».

Посидели, поговорили, поспорили, в радость повздорили.

Армена порадовал малый худсовет: напряжение, обиды и творчество присутствовали в споре, живой театр присутствовал в театре — и это было супер. Саустин, Слепиков и Осинов, сами еще не осознав, достигли цели. Только вечером, приватно переговорив, они придут к мнению, что их допинг вроде бы сработал.

Они были правы. Настроение у худрука устремилось к зениту, жизнь на мгновение показалась ему легкой и приятной как праздник на воде на озере Севан, куда однажды в детстве возила его мама. Театр — кайф, как тот праздник, подумал он. Вечный кайф. Просто кайф.

Кайф — любимое его слово, любимое его дело. «Рабинович, зачем вы сделали обрезание?»

Одна была помарка, одна ложка дегтя: в самый разгар споров смартфон его завибрировал, и он заметил на дисплее хорошо знакомый номер. Нет, сказал он номеру и ей, ни за что не отвечу — и не ответил и сдержал, но удивился, как настойчива и упряма она была. «На здоровье, — сказал он номеру и ей, — трезвонь, трезвонь, меня нет, я умер».

Под конец худсовет расплевался, переругался и посамоувольнялся — однако домой все отправились в прекрасном настроении.

Саустин прихватил коротышку Иосича и громко предложил пива. Иес, ответил Осинов и так захлопал губами, что Саустин ощутил близкий вкус воблы, пива и водки в пиве — для духовного укрепления. Театр — молитва, добавил для себя Армен.

Слепиков спешил на теннис, он взмахнул режиссерской рукой как ракеткой и, счастливый, исчез в спортивной дали.

До завтра, до завтра!

— Подумаем, Иосич, насчет комедии, — садясь в такси, крикнул Армен провожавшему Осинову. — Я еще ничего не решил.

— Я так и думал, — ответил Осинов. — Да здравствует Шекспир!

128