Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

После театра и долгих разговоров с режиссерами он вернулся во временное жилище. К тишине, покою, вкусному запаху еды, приготовленной Алевтиной, которую он уже не застал. Ступив в прихожую, захлопнул за собой новенькую дверь, услышал приветственное мяу Фила Второго и только тут почувствовал, как устал. До того смертельно, что сразу захотелось сесть. Что он и сделал, усевшись прямо в прихожей на подсобный стульчик у зеркала. Передохнул и обратился к маме.

Лир, сказала она, какой из тебя Лир, Армеша, если сил в тебе осталось как в сушеной тыкве? На водевиль хватило бы, на короля — не уверена. Но пробуй, борись, добивайся, доказывай… одного ты, сын, права делать не имеешь — сдаваться.

Она сказала ему об этом так тихо, что никто кроме него не услышал. А он услышал для себя самое главное, то, что она завещала в самом конце. Заставил себя встать и прошел на кухню.

После еды, крепкого чая стало легче.

Посмотрел бокс, дождался нокаута, когда рухнувшего черного гиганта облепили мелкие белые врачи, пообщался с кусачим Филом, которого никак не мог приучить к добру и мудрой ласке, позвонил Артуру с отчетом о сегодняшней репетиции и вдруг почувствовал, жизнь встает на место, он нащупал новую точку опоры. «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!» — вспомнил он из школьной физики, и мысль понравилась ему. Все идет как надо, сказал он и, не слушая возникавших в себе разнообразных рассуждений за и против, закрыл глаза.

125

Назавтра сказка повторилась: прекрасная репетиция, удовлетворение и, до дрожи в пальцах, усталость.

И послезавтра было то же. Спектакль шел на выпуск — значит, репетиции каждый день, в театре знали и терпели любимую муку.

Да, уставал, пересиливал себя, заставлял, и вечерами височки любимые шли в помощь, но все равно был счастлив, работал с наслаждением, и все всем нравилось.

Но чуткий Осинов, не вылезавший из близкого партера, внимательно за шефом наблюдал и делал выводы. Иосич первым заметил: энергетика подсела, Армену нужен допинг. Слова и дела запретные, но бывают в жизни моменты, когда без допинга не обойтись.

Вместе с режиссерами в кафе была образована чрезвычайная тройка — артистов-паникеров решили не приглашать, но признали, что завлит прав, и встал вопрос: какой допинг? Отдых и даже больничка отпадали, уже были использованы, и времени на них до премьеры никак не оставалось.

— Виски супер класса! Полуторалитровую бутыль! За большие деньги? А что, скинемся! — предложил скоропалительный Саустин, но тотчас свой же вариант забраковал. — Глупо, спаивать шефа накануне премьеры — опасно, вдруг еще, в таком состоянии, да с такими виски — запьет? Есть гарантия? Нет гарантии!

— А может отыскать Романюк? — осторожно высказался Слепиков, — Я лично не исключаю, что упадок сил худрука связан с тоской по сами понимаете чему? По собственному опыту знаю.

Но и этот вариант двумя членами тройки был единогласно забанен как нерабочий. Как найти, где найти, согласится ли она? Тем более, что у нее, судя по слухам, новый хрен?

Наконец, Иосича осветила идея.

— Поймите, сказал он, ему не физический допинг нужен, я его лучше знаю — он человек особый, ему морально-психологическое подспорье требуется, мобилизующая, так сказать, точка — шеф за правильную идею и мертвым на сцену приползет.

Режиссеры переглянулись, согласились, что с последним тезисом завлит формально перебрал, но по образному решению Иосич оказался на высоте. Угарно определил, заключил Саустин. В кость, в суть.

Короче, Иосичу и поручили потрудиться и срочно придумать моральную подпитку художественному руководителю театра.

Осинов голову сломал, но через три решающих дня расстарался.

126

В конце очередной репетиции, в театре и в партере оказались замеченными пять посторонних пассажиров. Двое средних лет мужчин и трое таких же срединных дам. Мужчины были безживотно подтянуты, дамы нарядны, позвякивали кольцами, цепями, сережками, источали душистость.

Группа держалась кучно, в рядок заполнила ряд и, между зрелищем, внимательно постреливала глазами на сидевшего неподалеку Осинова.

— Проклинаю тебя дочь! Как король! Как отец! Как сын Англии! — выкрикнул на сцене Армен, заканчивая диалог с дочерью Риганой в исполнении артистки Башниковой.

— Хорошо! Очень хорошо! — из партера оценил отрывок Слепиков.

— Согласен! Я б еще пальцем на нее указал — пригвоздил бы к столбу позора, утяжелил бы текст! — высказался Саустин.

— Ладно, — согласился Армен. — Завтра пригвоздю, пригвожду, она у меня попрыгает на гвоздике, подлая любимая дочь!

— На сегодня — все! — объявил Саустин. — Спасибо всем.

Осинов дал отмашку — группа посторонних шумно зааплодировала и вместе с завлитом приблизилась к сцене, конкретно к королю Лиру. Мужчины улыбались, дамы тянули к королю ухоженные руки в надежде прикоснуться.

— Это к вам, товарищ худрук! — объявил Осинов. — Господа — наши постоянные зрители, поклонники нашего, вашего театра, наш актив! Да вы их знаете!

— Замечательно! Привет! — воодушевился Армен. — Иду. Иду к просвещенному нашему активу. К народу иду!