Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Однако перед входом в театр успел позвонить Артуру и Осинову, сообщил, что уже в театре и в перерыве будет у себя.

В каморке осветителей, кивнул мастеру света и — все внимание на сцену, где громыхал Лир. И только потом, оглянувшись на легкий шорох, заметил за собой фигурку. Ее, прежде любимой музыки, вжавшуюся в стену.

И тут достала, пора убивать, подумал он, но вслух не озвучил. Хранил тишину, смотрел спектакль.

— Я знала, ты обязательно придешь, — шепнула она.

— Мешаешь, — вполголоса ответил он.

— Я хотела побыть рядом.

— Уйди, — сказал он. — Мы закончили эту музыку. Я теперь джаз уважаю.

— А мне все равно, — сказала она.

— Я другую люблю.

— Что хочешь делай — не уйду. А если уйду, все равно в тебе останусь — ты вот это запомни!

Он ничего не сказал ей в утешение и в ее же интересах решил ее добить. Для чего повернулся к ней непроницаемой спиной. Что хуже всяких слов и аргументов.

Какое-то время ощущал ее сзади.

А потом она ушла.

Ему понадобилось время и волевые усилия, чтоб окончательно изгнать ее из головы. Интрижка в театре, успокаивал он себя, это нормально, это классика, это даже похвально. Легко пришла, легко ушла — дыши дальше. «Интрижка? — переспросила его мама. — Когда-то, сын, ты называл это последней любовью — нестоек ты, Армеша, нестоек, ненадежен, непрочен, несовершенен, жесток — и играть так, как раньше, ты уже не сможешь — она у тебя полсилы забрала. И во всем виноват ты сам».

Снова сосредоточиться на спектакле после таких маминых слов ему было непросто, но он себя заставил. Он был большим артистом и безоговорочно верил в сиюминутные, предлагаемые на сцене обстоятельства Шекспира. Автора, которому всегда верил.

Спектакль, в особенности Иван, тронул его как и всю почтенную публику. Он видел все недочеты Лира, видел, где Ваня подвирает, понимал, как сделать интереснее рисунок, где добавить, где убавить, но в общем и целом Иван не подвел. Ваня — неплох, заключил он. И спектакль, похоже, бомба. «Фугас», вдруг выхватил он из памяти недавний пример, да, да, тот самый, но только настоящий фугас! Хороший у тебя театр, Армен. Честный.

Подумал о театре, об Иване — тотчас вспомнил себя. Ты бы смог лучше? — задал себе вопрос и замешкал с ответом. Не знаю, ответил он, артисты не имеют права соревноваться и оценивать друг друга, их оценивают зрители. Ваня — мягче, я — жестче, мы оба подходим для Лира, все дело в режиссерском подходе.

Думал честно именно так и отмахивался от внутреннего голоса, который шептал, что да, ты сможешь — столько только тебе захотеть, ты сможешь лучше.

150

Еще до антракта спустился к себе.

Кабинет был вычищен, вымыт и выглажен. Меня, похоже, всегда ждут, подумал он и потеплел. Опустился в любимое итальянское и зажег сладкую.

Иосич зашел не как обычно, не вкрадчиво и скромно — он влетел как ураган с вытянутой для приветствия рукой.

— А! — закричал он, вы видели спектакль? И как вам, шеф? Гениально! А сейчас срочно для вас — еще одна гениальная идея!

— Привет, товарищ помполит. Знаем идеи твои. Ты сядь, Иосич, сядь, покалякаем.

Но сесть Иосич не мог. В нем бурлило.

— Если во втором акте выйдете вы сами — интернет… отрубится от восторга, перегорит к матери, как лампочка в туалете!

— Тихо, Иосич, тихо, — говорил Армен, осмысливая последнее предложение завлита. — Я тебя не понял. Кем выйти, куда?

— Лиром!

— Куда? В готовый спектакль? А как же Иван? Как его Лир?

— Так именно! В качестве творческого соревнования! И пусть публика оценит! Мэтр и ученик! Вот это будет шоу!

Армен безжалостно растоптал в пепельнице сладкую.

— У кого-то из нас двоих — каску сорвало — сказал он. — Я даже знаю у кого.

— Нет, вы напрасно, напрасно, шеф — подумайте, как это будет круто!

— А режиссеры?

— Так это их идея! Саустин предложил — Слепиков не возражает.

— Ладно, иди. Иди, я подумаю.

— Извините, времени на обдумывание мало. Двадцать минут антракта осталось. Плюс грим, хотя что я — грим вам не нужен, корона изначально у вас на голове.

— Уйди, подхалим — сказал Армен. — Уйди с глаз, помполит.

— Жду, — сказал Иосич. — Театр ждет. Публика. Поверьте, она придет в восторг! По ногам пустит.

— Лично у тебя каждый раз так происходит. Иди!

Дверь мягко притворилась с внешней стороны.

«Модная, блин, режиссура, на шоу и на сиськах-письках очки набирают. Зря я тогда Саустина не уволил», — думал Армен, глядя в закрывшуюся дверь.

«Лиром я точно не выйду, — думал далее Армен. — Я прав, мама?»

«Ты прав, — сразу ответила мама. — Во-первых, непорядочно, во-вторых, нечестно, даже гадко. А в-третьих… ты теперь полсилы от прежнего Джиги, ты никогда больше не сможешь подняться до уровня собственного Сократа, Стэнли Ковальского, адмирала Нельсона или Нерона — ты уже опоздал, ты не послушал Симоняна и не ушел на полчаса раньше и теперь, если бы ты вышел и переиграл Ивана — что еще большой вопрос — в интернете и медиа обязательно найдутся люди, которые скажут, что ты старое никчемное говно, вся слава которого в неинтересном прошлом».