Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

У ВИПа Осинова нестерпимо зачесалось под лопаткой, нос сморщился, и профиль съехал в сторону неудовлетворенного зуда. Достать до лопатки рукой и всласть почесаться было невозможно, он сразу это понял и злокачественно расстроился. Пришлось схитрить. Осинов изловчился и почесал спину путем ерзания спиной о спинку стула. Трудность была не в том, чтобы поерзать, это Осинов прекрасно, как каждый самец, умел, а в том, чтобы артисты ничего не заметили. Осинов поерзал скрытно, поелозил и так, и эдак, ощутил под лопаткой шершавое дерево, и спина с благодарностью отозвалась на чес приятностью и возвратом боевого настроя.

— Начинаем, господа! — объявил он.

Передохнул, промокнул салфеткой лоб и лысину, обвел глазами предстоящие пятна лиц и внутренне посуровел. Вот она вся театральная свора, половину из которых он бы безжалостно выгнал. Вот они: молодые и старые, женщины и мужчины разного веса и калибра, разного таланта и обаяния — все они объединены одной болячкой артистов: желанием играть, подумал завлит. «Ну что же, мы дадим вам такую возможность, вы у нас наиграетесь, напрыгаетесь, нахохочетесь до слез и обморока», — подумал завлит. Переглянулся с сидевшем в первом ряду Саустиным, понял, что пора осуществлять задуманное вчера под пиво, и приступил.

Пошелестел листами, хрустнул пальцами, негромко начал.

Знал по опыту, что любовь и нелюбовь артистов к пьесе часто зависят от восприятия ее артистами на слух. Знал, что многое зависит от дикции и голоса читающего, от того, как читающий умел, как интонирует, как юморит, как интригующе пугает слушателей артистов паузами, как будит их воображение. Артисты — последняя инстанция. Только артисты — им играть! — выносят пьесе окончательный приговор. Бывает, конечно, что артисты ошибаются, но исключительно редко.

Вперед, завлит!

На хорошей пьесе и при умелой читке артисты затихают через пять минут, на очень хорошей — умирают через три, и так, в состоянии бессознательном и улетном, пребывают всю читку — потом аплодируют, вытирают слезы и задают вопросы. Осинов читал и третьим ухом прислушивался. Ошибаться было нельзя.

На третьей минуте комик Шевченко зевнул, на него шикнули, но кто-то, поправляя стул, звучно шаркнул по полу ножкой.

На пятой минуте господа артисты завозились, полетел шепоток и извинения. На седьмой — публика окончательно развинтилась и занялась собой. Артист Эвентян с головой влез в смартфон, он осваивал пасьянс. Прекрасноволосая героиня, артистка Башникова, она же Башня, занялась пальчиками, маникюром и прелестной собой.

Тихой оставалась Вика; она слушала пьесу, но мыслями была далека и от Саустина, и от театра вообще, она думала о своей большой судьбе и совсем не вспоминала о том, что детектив с плохой пьесой в заманчивой упаковке придумала именно она. Вика мечтала о непонятном счастье, а также о неясной любви, которая бродила совсем рядом, и обещала стать сильной, роковой, рискованной как фугас.

Осинов читал и убеждался в том, что внимание артистов и пьеса «Фугас» разошлись в стороны будто прохожие на перекрестке и все дальше разбегаются друг от друга в неприятии, тоске и мраке. Внутренности его вибрировали, шевелились от радости как живые — значит, с пьесой он не ошибся. Артисты, как дети, снова вспомнилась театральная аксиома Осинову, а детей не обманешь, они либо любят либо не любят. Он заканчивал читку под откровенную и постороннюю возню реп. зала. Единственным, кто слушал его с убийственной улыбкой и положительной реакцией, был Саустин. Им обоим было понятно, что артисты пьесу не приняли, и это было и хорошо, и плохо.

Теперь главное, думал Осинов, убедить артистов в том, чтобы они включились в репетиции, концом которых — это знали только заговорщики — станет крах спектакля, худрука и приход к власти нового худрука. Хитро задумано, очень хитро задумано девчонкой Романюк, снова подумал про себя Осинов, вон она сидит себе в третьем ряду, тихая, немая, по ней и не скажешь, что этот коварный план предложила именно она. Ладно. Теперь надо убедить артистов, что Саустин сможет сделать из Козлова достойный спектакль. Смешно звучит: из Козлова — спектакль. Не шедевр, конечно, это был бы перебор, в который артисты, то есть, дети, не поверят, — но приличную работу, где у каждого лицедея будет хорошая роль…

— Конец, — озвучил Осинов; выдохнул и аккуратно возложил прочитанную последнюю страницу на стопку ранее прочтенных листов. Обвел глазами собравшихся, ближних опознал, остальным послал улыбки и приглашение к разговору. — Ваше мнение, впечатление, господа артисты, были бы нам очень интересны. Прошу вас. Смелее. Кто первый? Кто первым выйдет из-за кулис на авансцену?

Тишина напряглась и лопнула глубокомысленным «Да-а…».

— Так, — подражая худруку, оценил пьесу Шевченко. Подумал и еще раз протяжно добавил: Да-а…

— Что значит, ваше «да»? — спросил Осинов. — Да, в смысле хорошо, или да, в смысле плохо?

— Мое «да», — ответил Шевченко, — в смысле, никак…