Армянские и еврейские общины в разных странах стали предметом научного исследования[108]
. Однако к оставшимся в Турции армянам понятие «диаспора» применяется редко. Общественные лидеры и академики в Стамбуле не готовы называть так армян, которые живут в их городе или в Турции вообще. Например, Мелисса Билаль (Melissa Bilal) считает, что «армян в Турции проблематично называть диаспорой»[109]. Как поясняет Робер Хадеджян (Rober Haddeciyan), главный редактор армянской ежедневной газетыДинк родился в Малатье и переехал с семьей в Стамбул. Сегодня армянское население Малой Азии и Северной Месопотамии практически равно нулю, по крайней мере, там не сохранилось никакой социальной или культурной армянской жизни. Историю и истории продолжительного изгнания армян со времени основания республики еще предстоит написать; сегодня их уже сложнее услышать, чем пятьдесят лет назад. К тому же с учетом габитуса отрицания в Турции, который утверждают как общественные лидеры, так и политика государства, «диаспора» превратилась в монструозную идею, которая позволяет очернить жертв катастрофы, выживших и их потомков.
В этих дебатах также обсуждается идея родины. Что такое «родина» для третьего или четвертого поколения армян после геноцида? Республика Армения? Вряд ли. Марсель, Париж, Глендейл, Нью-Йорк? Билаль считает в связи с этим, что для армян, которые живут в Стамбуле, идеи «принадлежности» и «изгнания» относятся к одному и тому же месту, что определяет их жизнь как меньшинства в Турции[114]
. Она считает, что необходимо поднять вопрос «изгнания» внутри «родины» в опыте меньшинств[115]. В принципе я согласна с ее доводами, но из-за описанных ранее причин я считаю неприменимым ее идею меньшинства. Кроме того, для армян, оставшихся жить в Турции, возникает вопрос: насколько «родина», убившая твой народ, продолжает считаться родиной? В связи с этим и другим вопросами я предлагаю использовать расширенное определение диаспоры, так чтобы этот концепт охватывал опыт армян, оставшихся в Турции после 1923 г., в социальном, правовом, институциональном, культурном и экономическом плане. По материалам, представленным в этой книге, кажется невозможным, что поколение выживших воспринимало Стамбул – или даже турецкие провинции – как родину. Что отличает Стамбул от других городов, в которых проживали выжившие? Можно сказать, что различие состояло в присутствии в Стамбуле патриарха. Например, Иерусалим долгие годы находился под властью османов, там был свой Армянский патриархат, был также и монастырь – и под их защиту стекались выжившие из Антепа (Antep), Мараша (Магаş) и других мест. Выжившие армяне в Иерусалиме создали значимую общину, но все-таки она очевидно принадлежала к диаспоре.Я предлагаю рассматривать концепт диаспоры не просто как категорию самоидентификации или идентичности, а главным образом как инструмент анализа, при помощи которого можно осмыслить постгеноцидальную жизнь армян в Турции, так же, как и в других общинах, которые были основаны после 1915 г. в Сирии, Ливане, на Кипре или в США.