Армия жизни

Директор (задумчиво). Один… Один… Мало ли что тебе в голову взбредет, когда ты один! Здесь выпьешь один, и то мороз по коже. А, может, кто-то в окно за тобой наблюдал. Или сосед позвонит: спички у него кончились. Или соль. А здесь — раз, и все им выложи… Но ведь выложат, выложат… Пороху не нюхали, и пойдут расписывать: то да это, то да это… А вдруг — это она специально? Как бы, знаете, как бы гласность. Давай, ребята, валяй, что думаешь. Надо было бы не по телефону, надо было бы подъехать в роно, о том о сем поговорить, а потом, как бы между прочим: «А анкетки-то эти куда? На „Мушкетеров" менять?» Как бы пошутить… Ведь и не посмотрят, что несовершеннолетние! Подошьют куда надо, справочку составят… А где это так в одиночку думают? В каком-таком учреждении? А кто в этом учреждении руководитель? А подать сюда этого руководителя! И тю-тю. Баней руководить и то не доверят! Нюх теряю… И посоветоваться-то не с кем! Раньше как одной семьей жили: и ты всех знаешь, и тебя все знали. Только номерок на телефоне наберешь и закрутится колесо. Ты его, кто тебя проверять приехал, может, и в первый раз в жизни видишь, но знаешь, ему уже все про тебя сказали, намекнули, кто да что и считай, как за стеной. Сам черт тебе не страшен! А сейчас — одних уж, как говорится, нет, другие пройдут мимо и не поздороваются, чтобы, не дай бог, не вспомнил, чего не надо… Как сам его после инспекторской ремнем к сиденью машинному привязывал, чтобы лоб об ветровое стекло не расшиб, да еще сверточек под ноги, чтоб угром голова не болела… А третьи бы и рады дать совет, да самим бы кто посоветовал… Вот и ходишь, как по минному полю. То ли завтра бабахнет, то ли послезавтра. Смутное время, черт его возьми. (Испуганно озирается.) Вот бы сейчас и вляпался. Доказывай потом, что ты про царское время… в виду имел! Это все они! Понаслушаешься их целый день, бдительность теряешь. Им-то еще простят, что без глушителей живут, а с тебя спросят, ох, как спросят. (Оглядывается по сторонам.) Кто это там в кустах шевелится? Если собака, то почему не лает? (Уходит.)

Одновременно появились Лебедев и мать.

Мать. Ну что, его никто не видел?

Лебедев. Да он, наверное, к девочке своей поехал, а ты — в панику.

Мать. Какая девочка! Откуда у него девочка! Он ребенок еще!

Лебедев. Ребенок… Семнадцать лет. А ты тут же к директору — жаловаться! Представь себя на его месте: у парня такой возраст, сколько там всего внутри, а здесь мать, самый близкий человек, бежит за помощью. Куда! В школу! Ну и что ты этим добилась? Ну? Да если он сам что-то для себя не решит, то никто его ничего решить не заставит!

Мать. И куда же, по-твоему, мне надо было бежать?

Лебедев. Да никуда! Никуда! Только в него надо входить — больше некуда!

Мать. Вот бы и вошел! А теперь я виновата? Я, да? Может, ты раньше бы об этом думал? Тогда, когда я с ним одна осталась? Что молчишь? Давай, давай… Я — твой слушатель, ты — мое радио. Ну, говори, говори…

Лебедев (смотрит на часы). Московское время двадцать два часа семь минут… Извини. Ты, наверное, права. Ну, друзья у него какие-нибудь есть? Давай к друзьям его поедем.

Мать. Не знаю. Наверное, есть.

Они сидели на скамейке молча, не глядя друг на друга.

19.

Терехов стоял, отвернувшись от Кати, зажав лицо руками.

Катя. Терехов! Что ты молчишь?.. Скажи что-нибудь!

Терехов (резко повернувшись). А теперь — уходи!.. Что ты здесь стоишь?! Я тебе все сказал, ты все услышала. Ну и что дальше? Больше мы с тобой никогда не увидимся. Уж это-то я могу тебе гарантировать! С самого начала все было глупо. Ты? И я? Два мира, две системы. Через год вспомнишь — смеяться будешь!

Катя. Ну, еще что скажешь?

Терехов. Ты со мной как с живым разговариваешь. Благодарю. Катя. Дурак ты, вот ты кто. Есть хочешь? Пойдем поедим.

Терехов. Иди поешь. (Снова отвернулся.)

Катя (прислонилась к нему). Терехов. Ну! (И вдруг рухнула на колени, прижалась к его ногам, заплакала.) Ты почему не звонил? Ты что, не мог позвонить? Только одно слово: «жив». Дурак! Куски подбирал в пельменных. А если бы заболел? Если бы умер?! Ты думаешь, я жила бы, да?

Терехов (погладил ее по голове). Катька, птица…

Катя. Терехов! Не делай так больше, не делай. Все, что угодно — только не так. Терехов!

Терехов. Ну встань, вставь… Встань же! (Рывком поднимает ее.) Ты что, не видишь, с кем ты говоришь? Меня же нет, нет. Я даже лица твоего и то не вижу. Ты что, не понимаешь, что я болен?

Катя. Я понимаю, Терехов! Я все понимаю! Ты же сильный! Сильный, умный, добрый человек!

Терехов. Да не болтай ты! Ненавижу, когда болтают. Вот здесь уже ваша болтовня сидит.

Катя. Я не болтаю… Ты — сильный, умный и добрый человек. Я никогда таких не встречала в жизни и никогда таких не встречу…