Арминута

Прости, что не захотела попрощаться в то утро, когда вы меня прогнали. И спасибо за пять тысяч лир, которые ты положила к носовым платкам: остаток пойдет на конверт и марку.

Подписаться на листе из тетради в линейку я забыла. Сунув его в ярко-красный ящик у дверей табачной лавки, я подсчитала мелочь: как раз хватит на фруктовый лед – мятный для меня, лимонный для Адрианы.

– Кому это ты пишешь? – спросила она, старательно облизывая липкую бумажку.

– Маме в город.

– Это не твоя мама.

– Значит, тете, – скривилась я.

– А, кузине, значит, отцовской. Точно, помню: свояк, муж-то ее, что тебя привез, из карабинеров. Но деньги у них водятся и тебя они любят.

– Откуда ты знаешь? – зеленая жижа потекла по палочке, медленно приближаясь к пальцам.

– Слышала вчера вечером, как родители спорят. Я в шкафу пряталась, меня Серджо искал, хотел побить. Похоже, эта Адальджиза хочет отправить тебя в лицей. Вот не повезло.

– А что еще говорили? – мне пришлось перевернуть палочку, потому что с нее уже капало.

Адриана помотала головой, отняла у меня мороженое, облизала и отдала обратно, нетерпеливым жестом предложив есть побыстрее.

– Только повторяли, какая это будет проблема.

Я неохотно втянула мороженое в рот и сосала до тех пор, пока оно не превратилось в прозрачную бесцветную ледышку.

– Дай сюда! – раздраженно воскликнула Адриана и откусив пару раз вокруг палочки, прикончила остатки.

Я спросила почтальона, как долго идет письмо в город, умножила на два и добавила еще один день на ответ, а потом стала ждать, каждое утро с одиннадцати восседая на балюстраде, пока дети играли на площади в догонялки или прыгали в классики. Болтая ногами и наслаждаясь ласковым сентябрьским солнцем, я воображала, что вместо конверта с маркой сейчас приедет дядя-карабинер, которого я считала отцом, посадит меня в свою длинную серую машину, и тогда я прощу его за то, что он не стал возражать против моего возвращения к родителям, и за то, что оставил меня на площади, одну на раскаленном асфальте.

Или они приедут вдвоем: она уже совершенно поправилась, волосы тщательно уложены знакомым парикмахером (он и меня стриг, когда отросшая челка начинала лезть в глаза), на плечах мягкий палантин из тех, что носят в межсезонье.

– Чего ждешь, любовного письмеца? – шутил почтальон, демонстративно (и, к моему глубочайшему разочарованию, безрезультатно) роясь в своей кожаной сумке.

Но вот однажды вечером, когда солнце на лазурном небе уже клонилось к закату, на площади остановился фургон. Шофер вылез спросить, где живет грузополучатель, назвал фамилию матери и стал выгружать какие-то коробки и тюки, Ребята сразу бросили игру и принялись помогать втаскивать все это по лестнице. Мы сгорали от любопытства, но шофер, усмехаясь, решил немного продлить наше неведение.

– Осторожнее, осторожнее, не приложите об угол! Сейчас поднимем все наверх и сами увидите, что это такое, – повторял он самым нетерпеливым. – Так, и где тут спят девочки? – вопрос прозвучал нелепо, словно он действовал по старательно вызубренной инструкции.

Мы с Адрианой, недоверчиво переглянувшись, распахнули дверь в комнату, и через несколько минут на наших глазах возникла двухъярусная кровать с лестницей на второй этаж и новыми матрасами. Мужчина отодвинул ее к стене, огородил трехстворчатой ширмой, отделив от остальной комнаты, а потом спустился вниз, к машине: похоже, это был не весь ответ на мое письмо.

– Да кто же все это заказал? А платить кто будет? – встревожилась Адриана, словно вдруг очнувшись ото сна. – Папа и без того по уши в долгах. И где, в конце концов, мама?

Та ушла сразу после обеда с малышом на руках, не сказав нам ни слова, – может, заболталась с соседкой?

– Родители не оставили нам денег, – пыталась объяснить сестра шоферу, который с помощью все тех же уличных сорванцов принес еще несколько коробок: в них лежали две пары цветных простыней, стеганое шерстяное одеяло и еще одно, полегче (похоже, они предназначались только для одной из двух кроватей), а также несколько кусков мыла, флаконы с шампунем – моим любимым и другим, от вшей, если он мне понадобится, и пробник духов моей матери: видимо, она поняла, что по утрам, уходя в школу, я тайком ворую несколько капель.

– Не беспокойтесь, товар уже оплачен. Все, что мне нужно – чтобы кто-нибудь из взрослых расписался на квитанции.

Это сделала Адриана, стараясь подражать неразборчивому почерку отца. Когда мы остались в комнате одни, она попросила меня пустить ее спать наверх, потом вниз, потом снова наверх, потом, сняв туфли, несколько раз попробовала взобраться и спуститься по лестнице. Старую продавленную кровать и вонючий матрас мы отнесли на лестничную площадку.

– Я боюсь снова его намочить.

– Она и клеенку купила, вот, возьми.

– Кто – она?