Однажды вечером Жорж привел меня на высоту 950 метров, на склон горы Саннин, в ресторан, где все столики были заняты. Баранина с кедровыми орехами, табуле, чесночная паста и много других блюд теснились на радушно накрытом столе. Хумус, пюре из нута, и мутабаль, пюре из баклажанов, просыпались в вихре оливкового масла. Тонкие арабские лепешки забывались в нем.
– Ешь, Луиза.
Было жарко, смех змеился среди успокаивающего дыма наргиле. Запах медового табака пьянил меня. Певица отпускала арабские песни в небеса. Вино полилось в наши бокалы. Облако огней мерцало на соседней горе.
Жорж смотрел на меня блестящими глазами. Возможно ли, что Луиза наконец счастлива? Он погладил мою руку с такой любовью, что я утонула в его глазах, убаюканная любящим взглядом.
Ночью дождь плакал над Бейрутом безутешными слезами. Никогда я не слышала такого ливня. Капли стучали по крышам, как пули вольных стрелков, и размывали небо. Я встала и бродила по квартире, закутавшись в мысли. Было тяжко, словно наступила ночь конца света, и мне подумалось, что утро никогда не придет. Я зашла в комнату к Луне. Она спала, прижав кулачок ко рту.
Под утро белесый свет наконец забрезжил под потоками воды, которая продолжала изливаться на нас. Пришлось ждать целую неделю, пока туман вновь уступил место лету. Бурная вода унесла вечный осадок отсутствия. И однажды, невесть почему, солнце омыло небо и вернуло птиц, которые, казалось, вымерли. Жизнь пошла своим чередом, кипящая и хрупкая. Я дышала этой землей, больше всего на свете желая снова уплыть в бесконечность. Но мои зияющие раны постоянно напоминали мне о ночи, в которую я была погружена. Сердце по-прежнему липло к дегтю воспоминаний, накрывая каждое содрогание жизни, и голова шла кругом, повергая меня в яростные бури, нарушавшие равновесие моей души.
28
Через год после нашего переезда в Бейрут я проснулась от знакомой тошноты. Я снова ждала ребенка. Новый камень перегородил мою дорогу, вынудив меня жить в этом чужом теле. Во мне трепетало дыхание, но оно было не мое. Жорж был так счастлив, что я не посмела поделиться с ним своими страхами. Я играла любящую мать, и гордую, такую гордую! Луна мало-помалу приучалась меня ненавидеть, ведь я никогда не была по-настоящему с ней. Она постоянно бросала мне вызовы, наказывая за мое вечное отсутствие. Я знала, что надо сделать, чтобы прорвать плотину, но по-прежнему была неспособна протянуть ей руку и наблюдала, почти заворожено, как убывает моя луна.
Мой живот стал круглым, как глобус в дедушкином кабинете. Мне вспомнилась маленькая девочка, тычущая пальчиком в глобус: «Смотри, дедушка, я обошла вокруг Земли!»
Я прижимала палец к своему животу.
Наверно, время все же отчасти притупило боль, потому что девять месяцев я прожила почти спокойно. Крошечное дыхание, трепетавшее во мне, вернуло мне немного жизни. Я стала разговаривать с этим некогда вытоптанным чревом.
Однажды утром Луна застала меня согнувшейся пополам в ванной. Она побежала за отцом с криком:
– Мама умирает! Мама умирает!
Меня немедленно отвезли в больницу. Всю дорогу Жорж не выпускал мою руку. Боли скоро стали нестерпимыми. Я кричала.
Меня привезли в белую палату. Надо мной склонился мужчина.
– Дедушка? Это я, Луиза! – сказала я ему.
Мне сделали укол. Я боролась, чтобы не провалиться в беспамятство.
– Не оставляйте меня одну в темноте!
Я снова увидела чужое лицо, меня обдало зловонным дыханием. Пустая дорога, багровая ночная рубашка. И то же ощущение, будто вдруг промокла.
– Нет, нет! Помогите!
Я узнала Жоржа.
– Жорж, не позволяй им! Жорж!