Аромат изгнания

Я различила его лицо, искаженное страхом, потом все вновь погрузилось в темноту и тишину. Без сознания я оставалась долго, а когда наконец очнулась, мне почудился плач ребенка. Я увидела Жоржа, сидевшего рядом. Я умерла? Я хотела позвать его, но не смогла издать ни звука. Наверно, он услышал мой безмолвный зов, потому что наконец посмотрел на меня. Бесконечное счастье озарило его лицо.

– Луиза!

Он покрыл мои руки поцелуями.

На земле хоть один человек счастлив знать, что я жива.

Детский плач стал громче. Жорж встал. Я хотела сказать ему, чтобы он не приносил мне этого нового ребенка, я слишком устала, но тут он положил мне на грудь маленькую девочку, такую чистую, такую нежную, что она тотчас завладела моим сердцем. Она открыла глаза и пристально посмотрела на меня. Мне показалось, будто я вижу себя, и я поняла, что дедушка был прав. Я отчетливо услышала его голос: «Любовь никогда не умирает. Она может быть отдана кому-то, но существует сама по себе, независимо от того или той, кому отдана. Смерть – сорная трава, которой зарастает наш сад, и мы должны выпалывать ее, чтобы она не заразила весь сад и не замучила цветы и деревья, роста которых мы терпеливо ждем. Есть время для печали и время для возрождения. Мы – плодородная земля. Если мы будем старательно орошать ее каждый день, она даст прекрасные плоды. Но бывает, что землю бьет град и плоды погибают. Вся трудность тогда в том, чтобы не унывать, дать ей отдохнуть, а потом посеять семена завтрашнего дня». Он оставил мне завещание мудрости, к которому я могла припасть. Я поняла, что он, наверно, следовал за мной все эти годы, несмотря на столько раз испытанное мною чувство брошенности. Это дитя, прижатое к моей груди, затопило все мое существо такой любовью, какой я никогда не чувствовала после событий. В отличие от Луны, родившейся от моих пустынь, которую я так и не смогла полюбить, эта крошка омыла мои иссохшие поля, стирая кровь, пропитавшую мои борозды. Она была второй мной, и я чувствовала, что должна во что бы то ни стало ее защитить. Во мне родилось небо, огромнее всего, что я могла себе вообразить. Около месяца я оставалась в больнице и каждый день любовалась сокровищем, которое извлекли из моей истерзанной плоти. Я решила назвать ее Амброй. Амбра, она так походила на Марию!

С тобой я заново перепишу историю, и пепел наконец развеется.

Ко мне зашла медсестра и осторожно заговорила со мной.

– Мадам, во время родов произошли осложнения. Вы больше не сможете иметь детей.

Какая разница, если у меня есть это дитя? Какая разница, если бездна наконец сомкнулась?

Я вернулась домой с ангелом на руках. Я настаивала, чтобы она спала с нами, но Жорж не уступил. Ночами напролет я смотрела на нее спящую. Ее комната была цвета неба, чтобы Жиль, дедушка и мама могли присматривать за ней. Я готова была благословлять мою бессонницу. Когда она открывала глазки, я не давала ей плакать. Я сразу брала ее на руки, чтобы она чувствовала, как молоко и жизнь тихонько текут в ее горлышко. Потом я садилась рядом с ней и впитывала ее голодным взглядом. Когда ночь мало-помалу светлела и пробуждалась улица, я закрывала глаза, унося в мои сны Амбру, оправленную в любовь.

Жорж каждое утро отводил Луну в школу перед уходом на работу, а я проводила целые дни с Амброй. Мне так нравилось купать ее, одевать, целовать. Я воскресала от ее звонкого смеха. Жорж смастерил мне переноску, и я могла весь день носить ее на груди. Я слышала, как бьется ее сердечко у моего, чувствовала, как бегут ее соки в моих венах. Я всегда наносила на кожу несколько капель лаванды, чтобы она запомнила мамин запах. Так отсутствующие присутствовали – ближе, чем когда-либо. Какими отрадными были эти дни! Одно-единственное существо могло возродить к жизни, и я в изумлении созерцала это чудо.

Луна, которой отчаянно не хватало моей любви, всю ее перенесла на сестру. Я часто заставала ее в комнате Амбры. Она смотрела на нее глазами, полными любви, ласково разговаривала с ней, целовала и нежила. Она всегда оставалась как бы с краю, я по-прежнему была неспособна включить ее в мою радость. Она напоминала мне обо всех грозах, которые я хотела забыть, и мешала моему бегству. Поэтому она исчезала, когда я входила к Амбре, как будто понимала, что не ко двору. Ей было всего пять лет, но жемчужинки грусти уже поблескивали в ее глазах. Сколько раз потом я жалела о своем невнимании…

Вся моя жизнь была сосредоточена на Амбре. Жорж, видя, что я посвящаю Амбре все свое время, попытался заговорить со мной о Луне.

– Ты недостаточно ею занимаешься. Она страдает от этого, – сказал он.

Я ничего не хотела слышать, замкнувшись в тысяче своих убежденностей.

– Луна меня не любит, Жорж. Она любит тебя.