Аромат изгнания

Я живу в этом ребенке. Мы все живем в этом ребенке.

Порой она не слушалась. Наказания я всегда предоставляла Жоржу, сама не могла даже повысить на нее голос, сердце у меня разрывалось. Однажды он пригрозил конфисковать у нее куклу, которую она не пожелала убрать на место. Она долго размышляла, хмуря бровки, как когда-то Мария, и посмотрела ему прямо в глаза.

– Хорошо. Ты можешь ее забрать.

Жорж громко расхохотался, и никто больше словом не обмолвился о наказании. Через несколько месяцев она опрокинула вазу на красивый персидский ковер в гостиной, и Жорж, рассердившись, потребовал, чтобы она попросила прощения. Она удивилась.

– У кого я должна просить прощения, у ковра или у вазы?

Жорж отказался обсуждать этот вопрос и велел ей идти в свою комнату.

– Ты не выйдешь отсюда, пока не раскаешься в своих проступках.

Я молила ее про себя раскаяться как можно скорее, чтобы мы могли поужинать все вместе. Мое сердце подпрыгнуло в груди, когда я услышала, как она зовет Жоржа: я была уверена, что она извинится.

– Папа, иди сюда! Ты забыл закрыть дверь!

Амбра даже упрямилась так очаровательно, что он был не в силах привести свои угрозы в исполнение. Но она никогда не пользовалась терпимостью Жоржа, и в ней не было никакой дерзости. Однажды за ужином она горько заплакала. Ее плечики жалобно вздрагивали.

– Я одна в этой семье не умею читать и писать! – сказала она.

Луна тотчас обняла ее и поцеловала.

– Да, зато ты самая чудесная, Амбра, милая.

Она увела ее в свою комнату и стала читать ей сказку. Я хотела поцеловать Луну за то, что она любила Амбру так же, как я, но что-то, чего я по-прежнему не понимала, помешало мне это сделать. Я прижалась ухом к двери, чтобы послушать сказку и все же разделить эти минуты с ней, хотя она этого не знала.

Амбра обожала сестру и пыталась во всем ей подражать. Она постоянно задавала мне вопросы о ней: «Мама, вы достали Луну с неба?», «Скажи, мама, Луна знакома с солнцем? Она дружит со звездами?»

Однажды Луна пролила молоко на пол. Жорж велел ей сидеть в своей комнате. Амбра печально последовала за сестрой, но потом вдруг выбежала в гостиную. Она пнула Жоржа ногой и вернулась в комнату Луны.

– Ну вот, Луна, я наказала его за то, что он тебе сделал, – сказала она.

Дни текли мирно. Я держалась за единственный свет моей жизни, за ангела, посланного мне после стольких испытаний. Я врачевала мои открытые раны, находя убежище рядом с ней каждый раз, когда давала слабину. Иногда я протягивала руку, чтобы потрогать ее и убедиться, что это не сон, что она существует на самом деле.

Когда ей исполнилось шесть лет, пришлось набраться решимости и отдать ее в школу. Для меня это была новая рана. В школу мы отправились вместе, я шла со свинцом в сердце, она с крылатым нетерпением, почти танцуя.

– Ты идешь, мама? Я опоздаю!

Мы подошли к черной решетчатой ограде. Я увидела другую решетку… Амбра тысячу раз поцеловала мои щеки. Как будто тысяча птиц клевала горькие семена, забирая их у меня.

– Мама, ты обещаешь мне, что не будешь грустить?

Как она была прекрасна! Я не переставала восхищаться этим чудом. Она улыбнулась мне в последний раз и исчезла среди других детей. Две девочки, затерявшиеся в пансионе в Алеппо, всплыли в моей памяти…

Весь день я извлекала на свет горькие воспоминания, лихорадочно ожидая школьного звонка. Я пришла к ограде за час до конца уроков.

Я найду учительницу, которая будет давать ей уроки дома, чтобы ей не пришлось возвращаться сюда.

Прозвенел звонок. Двор наполнился фигурками, среди которых я узнала Амбру, оживленно болтающую. Она увидела меня и побежала ко мне.

– Мама! Я научусь читать и писать. Как ты! И у меня уже есть три настоящие подруги! – с восторгом сообщила она.

На обратном пути она рассказала мне, как прошел ее день. Целый день счастья. Мне стало грустно при мысли обо всех этих днях, которые придется провести без нее.

Амбра училась грамоте с огромным удовольствием. Мне нравилось смотреть, как она старательно выводит буквы. Я подарила ей маленький синий пенал, чтобы он всегда был с ней.

– Мама, смотри! Я написала настоящее стихотворение. Как ты!

Я взяла листок и увидела ее шаткий почерк.

Радуга: Радуги жевут ф небе. Гаварят, што радуги женят сонце и дошть. Патом сонце па-просит руки дошдя и дошть шдет этаго с нитирпением, но радуги этаго не хатят, патамушта если дошть женица на сонце, радуг больше не будит. Типерь они дражат от страха и паэтаму фсе време идет дошть.

– Тебе нравится, мама? Это для тебя!

Каждый год я получала письма от Марии. Все проходило цензуру монастыря, и она не могла писать мне свободно. Я чувствовала, как сквозят между строк усталость и печаль.