Аромат изгнания

Так много разбитых сердец в этом мире! Сколько иголок и ниток понадобится, чтобы все их залатать? Дедушка, исцелюсь ли я наконец, если сумею залечить все эти раны?

Остаток дня прошел за письмами. Осколкам жизни, брошенным на листок бумаги, предстояло отправиться в Сирию, в Египет и даже в Европу. Иногда это были жалобные просьбы о деньгах, адресованные родственнику или другу, когда становилось невозможно свести концы с концами. Я всегда старалась построить фразы так, чтобы это не было унизительным для просителя. Я вспоминала дедушку в его кабинете в Мараше, обращавшегося со всеми, кто к нему приходил, одинаково уважительно. Вспоминала и Сами, который вдохновил меня на стихотворение «Бродяга». Какую огромную радость он испытал, когда дед спросил, как его зовут, и потом из кабинета выходил уже человек с прямой спиной, человек достойный! Так легко было затоптать лежачего! Кому как не мне это знать – мне, прожившей несколько месяцев в пустыне.

Когда я возвращалась домой в этот вечер, мне вспоминалась каждая фраза Наили. Я поискала в квартире Луну, но она в очередной раз не пришла домой. Я уселась за маленькую парту Амбры и провела пальцем по моему красному пеналу. София, сестра Эмма… Где вы? Удалось ли вам выжить, как мне? Думаете ли вы иногда о малышке Луизе, как я думаю о вас? Почтовых ящиков для мыслей не существует, и я не знаю, слышите ли вы меня. Дедушка говорил, что нельзя остановить ход мысли, что она как мощная волна, которая катится над миром и заставляет нас расти над собой. Я посылаю вам тысячи мыслей. Когда мы достаточно вырастем, может быть, сможем увидеть друг друга, даже если окажемся на разных концах земли.

Я взяла перо. Гассам, сын Наили, для которого я должна была написать стихотворение, вдруг стал Луной. Луной, узницей моего молчания. Гассам стал и Луизой, безмолвной поэтессой, замурованной в своем горе.

Расскажи мне о своих ранах, о том, что зарыто в тебе, засыпано камнями жизни… Расскажи мне о своих ранах, о том, что вымыло твою память…

Расскажи мне о своих ранах, пройди в игольное ушко и попробуй соткать новый горизонт…

Я наслаждалась приятным чувством усталости, дарованным этим стихотворением, так много говорившим обо мне. Внезапно я уснула, обмякнув за партой, и мне приснилась Амбра. Я искала ее в небе и нашла лежащей на облачке. Она была в том же голубом платьице, что и в день аварии, но чистом, без малейших следов крови.

– Мама! Ты нашла меня? Почему ты плачешь?

Я вцепилась в нее.

– Идем, Амбра, идем домой.

– Но, мамочка, я не могу пойти с тобой! Я теперь ангел!

Я увидела вокруг нее звезды, птиц и бабочек. Узнала маленькую звездочку из сказки, которую я однажды рассказала Марии, чтобы она уснула, Пию и разноцветную бабочку из моего рассказа.

– Видишь? Это все мои друзья!

Она вытерла мои слезы. Я подошла к ней, чтобы обнять.

– Мама, ты всегда будешь писать стихи?

Я коснулась ее, ощутила мягкость нежнейшей кожи и вдруг проснулась. Я сидела, согнувшись, за ее партой и невольно искала ее взглядом – так реален был мой сон. Я пыталась снова уснуть, чтобы еще увидеть ее, но сон не шел, а ночь медленно проходила. Я помнила каждое мгновение, проведенное с ней, и безмолвно молила ее о помощи.

Утро принесло немного реальности в мои края. Я снова взялась за перо, чтобы писать истории каждого дня. Часто ко мне приходили просто поговорить обо всем и ни о чем, но вдруг на повороте безобидной фразы всплывала затаенная боль, тягостное молчание. Я собирала соки целых жизней. Я становилась теми, кто говорил со мной, видела пейзажи их детства и их пустыни тоже. Мало-помалу я стала «поэтессой из Ашрафии», как была когда-то «маленькой поэтессой из Мараша». Мне приносили мясо, яйца, фрукты и прочую снедь. Думать о покупках мне больше не приходилось. Я ела то, что лежало передо мной, и мне было все равно.

Однажды под вечер я увидела у своего стола мальчугана лет десяти, черноволосого и черноглазого. Я улыбнулась ему, но он не спешил подойти.

– Здравствуй. Как тебя зовут? – спросила я.

Он пристально посмотрел на меня. Его огненные глаза напомнили мне другой взгляд, затерянный в сиротском приюте. Он ничего не ответил.

– Меня зовут Луиза, – сказала я ласково.