Наконец папа привел Жиля. Для меня было потрясением увидеть его после всех этих событий. Когда он крепко-крепко сжал мою руку, я почувствовала, как жизнь возвращается ко мне, и не смогла удержаться от слез.
– Они увели дедушку! – проговорила я, рыдая.
Жиль обнимал меня, гладил по лицу и шептал ласковые слова, покрывая мои губы поцелуями. Только тогда я почувствовала, что мало-мальски пришла в себя, и уснула, сжимая его руку в своей. Он оставался со мной несколько дней и вернулся в приют, только когда убедился, что я здорова и невредима.
Папа каждый день справлялся о дедушке, но получал лишь скудные сведения. Жизнь стала такой грустной! Как мне не хватало дедушкиной доброты! Я часто заходила в кабинет и трогала его вещи, просто чтобы почувствовать его присутствие.
Через несколько дней Алия пришла домой очень возбужденная. Она слышала, что некоторых заключенных турки выведут из тюрьмы и проведут по городу. Передо мной забрезжил слабый огонек надежды. Мы должны были пойти туда, для нас это была единственная возможность увидеть дедушку. Мария осталась дома с Пьером и двумя слугами, а я добилась разрешения отправиться с мамой, папой и Алией в город. По пути мы молчали. Как он там? Хорошо ли с ним обращаются? Кухарка дала нам полную корзину еды, чтобы отдать ему при встрече. Коляска остановилась неподалеку от рыночной площади. Воздух там будто наэлектризовался. Я пошла за папой, но он вдруг замер. От ропота ужаса вспухло сердце толпы. Он крепко схватил меня за руку, пытаясь увести. Я яростно отбивалась и в конце концов сумела вырваться. И тогда я увидела, как по черным от народа улицам движется нечто непостижимое: турки несли голову деда, насаженную на пику, и обходили с нею город, дабы показать всему населению, какая участь ему уготована. На деревьях висели тела, медленно покачиваясь в ритме ласкавшего город ветерка. Это был ужас: все это происходило в знакомых местах моего детства, тех, по которым мы столько раз гуляли с легким сердцем. Папа потянул меня за руку – я не могла шевельнуться. Я стояла неподвижно и не могла оторвать глаз от деда. Куда они дели тело? Я была уверена, что он сейчас зашевелится и устремит на меня взгляд своих таких голубых глаз.
Турки все шли, высоко подняв пику. Это была целая процессия, почти торжественная, и вот она прошествовала перед нами. Весь город затаил дыхание. Люди узнавали нас, меня и папу, и подходили, чтобы выразить соболезнования. Но я их не видела, не в силах стряхнуть с себя оцепенение. Я не хотела ни их сочувствия, ни их понимания, потому что это было за пределами выносимого. Когда голова деда почти скрылась из вида, я пошла следом. Куда они ее несут? Я шла медленно. Папа, мама и Алия так тянули меня к себе, что чуть не оторвали руку.
– Прошу тебя, Луиза, уйдем.
Еще некоторое время я следовала за процессией. Люди расступались, пропуская меня.
– Это маленькая поэтесса. Бедное дитя, это ее деда несут, – слышала я вслед.
Я шла, не отрывая глаз от деда, и вдруг почувствовала полное безразличие ко всему. Мне показалось, что я лечу к нему, и ничто больше не держит меня здесь.
Папа и сам потерял терпение и так крепко схватил меня за руку, что я вскрикнула от боли. Я повернула к нему замутившийся взгляд, и он дал мне пощечину, чтобы привести в себя. Алия и еще один слуга кинулись к нам. Они крепко держали меня, не давая бежать к деду, потому что у меня не было сил оторваться от него. Никогда я не представляла себе, что мне придется без него жить. Как будто я встала однажды утром и увидела, что солнце умерло и лежит, растерзанное, на земле.
Земля разверзлась под моими ногами и поглотила меня. Меня отнесли в коляску. В последний раз я устремила взгляд на деда, который уже скрылся из вида.
Я пришла в себя дома и явственно ощутила панику, охватившую папу и маму. Вскоре все собрались в большой гостиной. Нам велели собрать вещи. Надо было бежать, и быстро. Слуги помогли уложить чемоданы. Мы уедем в Константинополь завтра же, на поезде. Я схватила папу за руку.
– А Жиль? Надо пойти за Жилем! – взмолилась я.
– Мы пойдем за ним в приют завтра утром, – пообещал он.
Мария несколько раз спрашивала, где дедушка и поедет ли он с нами. Ни у кого не хватило духу ответить ей, и она перестала задавать вопросы. Мы наскоро поужинали – есть никому не хотелось. Как я жалела потом, что не съела все, что нам подали в тот вечер! Маме пришлось остаться с Марией, пока она наконец не уснула, прижав к себе Прескотта.