Артем Гармаш

— Садись ужинать, пока не стемнело. А то нечем светить. — И, не ожидая, пока она сядет, начала есть. И хотя бы о чем-нибудь спросила! Ведь четыре месяца не виделись!

Удивили Христю и сестренки — худенькие, может, больные или просто от недосмотра. Особенно старшая. Когда Христя подошла к ним и обняла обеих вместе, меньшая — Галя — довольно равнодушно ответила на эту ласку сестры и только спросила — привезла ли гостинцев. А Федорка тесно прижалась к Христе. И только когда мать сказала: «Ешьте уж!» — сразу отстранилась и снова застыла в какой-то сосредоточенности или настороженности. Словно бы девочка ожидала чего-то в тревоге.

Христя, взволнованная, не знала, что и думать. Хотела просто спросить: что случилось? Но не успела, разгадка пришла сама.

— Ой, уже идет! — испуганно прошептала Федорка, уронила ложку и вся съежилась.

— Кто идет? — спросила Христя.

И в этот момент под окнами послышались тяжелые, медленные шаги, затем — стук в оконное стекло и гнусавый голос соседа-хозяина:

— Меланья! А выдь на минутку!

— А будь ты проклят! — вырвалось у матери, и она сердито положила ложку.

Сидела на лавке, пока тот же голос не позвал ее снова: «Меланья!» Тогда она устало поднялась. Но прежде чем выйти из хаты, остановилась у порога и, словно бы не обращаясь ни к кому, хотя было ясно, что говорила это для Христи:

— Вот уж привычку взял! Мало, что цельный день спину гнешь на него, ни поесть спокойно не даст, ни уснуть. Коль не то, дак это. Не управилась, вишь, с мякиной, видать, из-за этого… Ну уж баста! — и вышла из хаты.

Федорка прижалась к Христе и тоненьким голоском заплакала.

— Что с тобой, Федорка? — забеспокоилась Христя. — Ну чего ты?

— Ой, это ж он… — всхлипывая, испуганным шепотом отвечала девочка. — Это ж он снова будет маму… душить!

— Что? — оторопела Христя. — Что ты мелешь!

— Не мелю! Своими глазами видела!

— За что бы ему нашу маманю душить?

— Да разве ж так! Не-е! А повалит на землю. Он же припадочный!

Только теперь поняла Христя, о чем речь. Словно одеревенела вся. Не скоро уж пришла в себя. Хотела еще о чем-то спросить сестренку, но в это время в хату вошла мать.

— Отбоярилась! — сказала, теперь уже словно бы чуточку веселее. И сразу к детям: — Поели — ну и спать!

Девчушки послушно и молча — даже про гостинцы не вспомнили — вышли из-за стола и улеглись на постель, как видно давно уже не перестилавшуюся. И только тогда уж Галя вспомнила:

— Мама! Пускай же Христя гостинцы даст.

Христя развязала свой узелок и вынула скромные подарки; положила на стол ситцевый платок: «Это вам, мама!», сестренкам по ленте, по большому бублику и по нескольку дешевеньких конфет в ярких обертках. Затем стала мыть посуду после ужина.

— Ты, дочка, тоже ложись с дороги. Я и сама управлюсь, — сказала мать.

— А вы? — насторожилась Христя.

— Давеча начала с пенькой возиться. Пойду в сени. Может, какую горсть приготовлю.

— Только дверь не закрывайте! — сказала Христя. — Нечем дышать в хате.

— Ладно. — И мать вышла, оставив дверь приоткрытой.

Помыв посуду, Христя сразу же легла. Нет, не спать. Да разве ей было до сна! Хотела у Федорки, пока девочка не уснула, узнать, что было возможно, да и успокоить бедняжку. Не раздеваясь, она прилегла на постели рядом с сестренкой.

— Ты тут и спать будешь? — обрадовалась, прижимаясь худеньким тельцем к сестре, девочка. — Ой, хорошо как! А то ведь Галя только легла, сразу и спит. А мне одной страшно!

— Да я тут и буду, возле тебя. Но только, Федорка, не выдумывай никаких небылиц!

Девочка даже поднялась, села в постели и горячо произнесла:

— Ну, коли так — гляди! — И она истово перекрестилась. — Пускай меня крест убьет, если я выдумываю хоть столечко! Говорю тебе, своими глазами видела! — И она рассказала пораженной Христе все как было.

Случилось это, может быть, через неделю после ухода Христи на заработки. Тоже вот так ужинали, а он и приди. Но не под окошко, как нынче, а просто в хату. Как уселся на лавке, так и просидел, пока не отужинали. Слова не вымолвил. Потом вдруг, когда уж мать со стола убрала, поднялся и сказал: «Ну я, Меланья, пошел». Мать о чем-то говорить начала, а он сердито так перебивает: «Вот только вздумай не выйти!» И ушел. Галя уже спала. А Федорка никак не могла уснуть: за ужином не удержалась — взглянула на него, и теперь как только закроет глаза, так и мерещится ей страшное его лицо. Хоть глаза повыкалывай. А тут еще и мать сердится: «Ну, чего не спишь?» И девочка, чтоб не сердить маманю, закрыла глаза и притворилась, будто уснула. А между тем все слышит. Еще немного мать повозилась в хате, а потом… При этих словах девочка порывисто села на постели, словно именно так, сидя, а не лежа, об этом только и можно говорить.

— Я ж думаю, что маманя дверь запереть пошли в сени. Жду и жду. А ее все нет. А мне одной страшно в хате. Схватилась, чтоб позвать. И только дверь из сеней открыла, так и остолбенела. Потому как все видно: луна над самым двором. А у плетня напротив порога…

— Ну, и хватит! — не удержалась Христя.

— Да я больше ничего и не знаю, — сказала девочка. — В голове у меня все смешалось, и я упала.