Артист

– Это грабёж, – Мурочка вскочила, – мне ещё с Завадским расплачиваться.

– Ваши трудности. Шестьдесят, и ни рублём меньше. И какое мне дело до Завадского и его людей, не хочу иметь с ними никакого дела напрямую, всё должно быть между нами.

– Сорок. Мне что, за просто так стараться?

– Пятьдесят. Послушайте, я сильно рискую и не собираюсь делать это за меньшее. Если не согласитесь, сделка отменяется.

– Я это уже слышала. Сорок пять.

– Договорились, – мужчина надменно усмехнулся. – А теперь, не желаете ли развлечься? Вина выпьем, потанцуем, опять же, до утра я свободен, скрепим наш договор, так сказать, актом согласия.

– Это будет стоить вам десяти процентов, товарищ Лившиц, – холодно сказала Мурочка.

– Не надо имён, – прошипел собеседник, – и вы слишком дорого себя цените, барышня, я ведь опять могу передумать.

– Через неделю, – женщина подошла к двери, – жду телеграмму, а потом и вас. Иначе будете иметь дело с Завадским, он вам устроит такой акт согласия, до смерти не забудете.

Мурочка вышла на улицу, на углу гостиницы её ждала пролётка, там сидел франтоватого вида мужчина со сломанным набок носом и тонкими усиками.

– Дело сделано, Базиль, – женщина отобрала у него вожжи, хлестнула кобылу.

Пока пролётка бодро ехала по дороге в Пятигорск, она пересказала Базилю свой разговор с Лившицем.

– Этот гад захотел почти половину, – сказала Мурочка.

– Убить его? – Базиль курил, равнодушно глядя по сторонам. – Это займёт десять минут.

– Ни в коем разе, но ты должен проследить, чтобы он никак не связался здесь с кем-то ещё, иначе наш план раскроется.

– Ты же не собираешься отдавать ему половину? Может быть, просто заменить ящики и пусть едет куда пожелает?

– Этот дурак хочет, чтобы мы его отвезли в безопасное место, значит, наймет кого-то, чтобы мы его не убили по дороге, а что повезёт, не скажет. Но это не важно, как только груз будет на месте, от Лившица ты избавишься, в суматохе никто не заметит. А когда спохватятся, свалят всё на Завадского, вот он удивится.

Базиль приподнял уголок рта, для него это был признак безудержного веселья. Мурочка тоже рассмеялась, свободно и заразительно.

– Всё-таки мы разбогатеем, – сказала она, – ещё неделя, Базиль, и мы станем безумно богаты.

Глава 17

– Вы пройти не можете.

Режиссёр Свирский растерянно посмотрел на невысокого толстячка, стоящего перед лифтом. Сам он сидел в коляске и поэтому глядеть приходилось снизу вверх, отчего режиссёр чувствовал себя унизительно. Толстячок сложил ручки на объёмном животе и склонил голову набок, преграждая проход, за его спиной стояли двое носильщиков и дворник.

– Почему? – спросил Свирский. – Я ведь здесь живу.

– Товарищ, – сказал толстячок высоким голосом, – за гостиницу не уплачено. Двадцать три дня, номера по пятнадцать, десять и восемь рубчиков, итого семьсот пятьдесят девять пожалте, к этому плата за ресторанное обслуживание, сто восемнадцать рублей сорок копеек, и за мыльные принадлежности – четыре рубля с полтиной. Итого восемьсот восемьдесят один рубль девяносто копеек извольте внести в кассу гостиницы.

– Но я этим не занимаюсь, позвольте, у меня есть счетовод, он должен расплатиться. Я режиссёр, человек искусства, я снимаю картины, а не номера.

– Если вы говорите о товарище Парасюке, то он исчез.

– Как исчез?

– Растворился, – толстяк всплеснул руками. – Я говорил с ним вчера перед его отъездом, и он клятвенно обещал выдать деньги сегодня до десяти утра. Уже в седьмой и окончательный раз, между прочим. Но его комната пуста, в гостинице он со вчерашнего дня не появлялся, ваш счетовод – сбежал.

– Хорошо, – Свирский порылся в кармане, – я заплачу за свой номер, надо же мне где-то жить.

Режиссёр достал пачку денег, собираясь пересчитать, но толстяк выхватил их у него из рук.

– Шестьсот восемнадцать, – торжественно сказал он, пошелестев бумажками. – Итого пожалте двести шестьдесят три целковых и опять же девяносто копеек.

Возле лифта собрались люди, они с интересом смотрели на происходящее, переговаривались и тыкали в режиссёра пальцами. Гриша деликатно отошёл в сторону, делая вид, что он здесь совершенно ни при чём. Свирский чувствовал себя отвратительно. Нога болела, голова раскалывалась, хотелось помыться и выпить коньяка, но доступ к номеру закрывал директор гостиницы.

– Я телеграфирую, и мне пришлют деньги, – выложил режиссёр последний козырь, – это какое-то недоразумение.

– Вот когда вышлют, тогда и поговорим, а пока что, товарищ, извольте обождать. Николай! Николай, где милиция?

– Сейчас бегут, Борис Леонидович, – швейцар вытирал красное лицо платком и отдувался, – аж в Цветнике поймал.

– Где мошенник?