Артист

– Нет, там совсем другие граждане сгорели, Фёдор Иванович Гульник с корешами, как есть перепились и передрались, или дружки подожгли, эта сволочь блатная, она своих не жалеет, – Можейко спохватился, что выкладывает постороннему по сути человеку незаконченное ещё дело, – не задерживаю больше, гражданин. Если что узнаете, милости прошу.

* * *

У Сергея пока что были только догадки и подозрения, но он надеялся, что в скором времени они разрешатся. Но на самом деле их становилось только больше. Не успел он подняться в номер, чтобы переодеться, его окликнула дама с веером.

– Товарищ Травин, – томно сказала она, – вам письмо. Наверное, от женщины.

Молодой человек поблагодарил, забрал запечатанный конверт, пахнущий какой-то химией, внутри лежал лист бумаги, и был он совсем не от женщины, а от Ляпидевского. Врач-лаборант писал, что нужно встретиться, и это очень важно. Слово «важно» было подчёркнуто дважды. Пришлось на время отложить свидание с Кольцовой и отправиться в больницу.

Фима сидел за микроскопом, при виде Травина он суетливо подскочил, сжал руку.

– Такие дела, Сергей, – со значением сказал он, – я же говорил, что совсем всё не так.

– Ты о Беляеве? – догадался Травин.

– О нём, – Ляпидевский зашагал по комнате, поднимая и кладя вещи, – я ведь знал, что всё не так просто, поэтому послал все записи Юдину авиапочтой. Представляешь, какой человечище! Почти профессор, золотая голова, на международных конференциях выступает, но тут же ответил, нашёл время. Он считает, что смерть этого Беляева наступила раньше, причём намного. Не буду мучить тебя подробностями, но тело, когда жизненные его функции прекращаются, начинает коченеть. Когда к нам труп привезли, а было это в субботу вечером, он ещё не совсем застыл, и это значит что?..

– Что?

– А вот что! – Фима ринулся к столу, начал рыться в бумагах. – Где же это? Вот! Я исследовал каждый сустав, записал время, измерил температуру, и оказалось, ты только представь…

– Фима, – сказал Сергей, – ты молодец. У меня времени вагон, не торопись.

– А ну тебя, – махнул рукой Ляпидевский, – это не я, это Юдин молодец, он всё посчитал по моим записям и телеграфировал время смерти. От трёх до четырёх часов утра. Значит, я был прав, и с поезда его уже мёртвого сбросили, поэтому гематома и не образовалась. Как думаешь, надо это следователю отнести? Прежнее заключение-то наш профессор Рубинштейн подписал, он здесь окружной эксперт при суде, и в отпуск уехал в Ленинград, а тут вроде я со своей, точнее Юдина, идеей, вперёд него вылезу.

– С трёх до четырёх, говоришь, – задумчиво произнёс Травин, – значит, он Свирского не мог из окна выбросить. Конечно, надо следователю сообщить, пусть знает, что ты тут не стёклышки у микроскопа протираешь, а серьёзной работой занимаешься.

– Это следователь так сказал про стёклышки, да? – обиделся Фима.

– Намекнул. Я, кстати, хотел к тебе зайти. Ничего не знаешь про вчерашний пожар, не привозили к вам оттуда мертвяков?

– Как же, были, аж три штуки, их Бурмистров смотрел, наш хирург, его пациенты оказались. Представляешь, он их только в понедельник в гипс закатывал, а в среду уже и всё, гипс не нужен.

– А чего за гипс?

Ляпидевский снова начал рыться в бумагах, сначала тех, что лежали на столе, потом в свалившихся на пол.

– Ага, вот. Имён нет, он их мимо кассы лечил, вот только когда заведующий узнал, форменный разнос устроил, и в рентгенологическом кабинете записи остались. У двоих выломаны суставы пальцев правой кисти руки, у одного из них ещё перелом левой лучевой кости со смещением. Ну а у третьего ключица сломана и на челюсти трещина. Первым двум гипс наложили, а третьему повязку фиксирующую. Милиция-то думала, что драка была, но нет, всё, так сказать, зафиксировано, эти голубчики уже в таком виде сгорели.

Травин кивнул, примерно так он с насильниками и поступил, пальцы, локоть, челюсть и плечо. Ну а ушибы мягких тканей наверняка сгорели месте со всем остальным. Значит, вся шайка мертва. С одной стороны, хорошо, под ногами путаться не будут, а с другой – вероятный подозреваемый в предполагаемом похищении уже ничего не расскажет.

– Кроме этих, повреждения какие-то были? – на всякий случай спросил он.

Фима пожал плечами.

– Там дом был каменный, как печь горел, под первым этажом подпол с барахлом и окошком на улицу, так через него как через поддувало тянуло, а сверху на них что только не свалилось, крыша-то черепичная, осколки из трупов выковыривал. Кости от температуры хрупкие стали, посмертных переломов хоть отбавляй, но гипс и то, что под ним, почти в целости сохранилось. Было у меня подозрение, что одному могли горло перерезать, на позвонке шейном царапина, но может быть повредили, когда перевозили. Нет, утверждать не могу. Ты заходи, а то скучно здесь, сижу как сыч, даже вот обсудить не с кем, другие-то доктора всё больше по живым.

– У меня в Пскове приятель есть, тоже энтузиаст вашей покойницкой деятельности, вот думаю, вам бы было о чём поговорить.