Артюр Рембо

Арман Савуре рассказывал о его «уморительных» посланиях: «Люди собирались вместе и развлекались чтением его писем. Но сам он почти не смеялся. Я редко видел его веселым. При этом он обладал удивительным талантом рассказывать веселые истории и анекдоты столь забавно, что невольно возникал вопрос, где он находит такие смешные слова»⁶.

Исследователь Луиджи Робекки-Брикетти опубликовал в 1896 году свое произведение («Nell’Harrar»), в котором шутливо пишет, что Рембо оставил перо во Франции и затем «попал как кур в ощип» в Африке (лишившись тем самым всего «оперения»), но тем не менее не утратил воображения и «истинно французского остроумия».

В нем осталось какое-то ребячество. Увольняя бедуина, он насмешливо смотрел на него или показывал язык ему вслед⁷.

Можно привести еще много высказываний Луиджи Робекки-Брикетти на его счет. Ограничимся следующим отрывком из письма другу (31 декабря 1888 года):

«Мы встретили Рождество в очень милой и веселой компании. Ко мне пришли инженер Илг, приехавший накануне, отец Иоаким из миссии и г-да Рембо и Бидо, последний — фотограф, а первый — опытный коммерсант, а кроме того, путешественник и выдающийся писатель; также двое итальянцев: некий Роза, представитель фирмы Биененфельд в Адене, и Ферранди, симпатичный и необычный человек, который занимается здесь мелким бизнесом»⁸.

Подобные празднества, видимо, происходили также в 1889 году на Пасху, так как Рембо пишет Уго Ферранди 30 апреля: «Здесь все по-старому: оргии пасхальной недели закончились».

Но когда настроение Рембо ухудшалось, он, по воспоминаниям Альфреда Барде (письмо от 9 декабря 1897 года), становился раздражительным, был постоянно всем недоволен, жаловался на судьбу, говорил, что все окружающие гнусны и омерзительны.

Тот же Барде ответил отказом на просьбу Берришона написать предисловие к «Африканским письмам» Рембо, мотивируя это следующим образом: «Я не хочу, чтобы Рембо снился мне в кошмарных снах. Он и при жизни был достаточно надоедлив (зачеркнуто: гадок)» (в письме от 9 декабря).

Арман Савуре, знавший Артюра довольно хорошо, 10 декабря 1889 года написал ему: «У меня есть недостаток, который является полной противоположностью Вашему. Вы уверены, что все люди мерзавцы, а я столь же безоговорочно почитаю всех порядочными». В этом «отвращении ко всему и вся» и «озлобленности на каждую мелочь» упрекал его и Верлен (письмо от 12 декабря 1875 года).

Можно привести великое множество примеров его неуживчивости.

Однажды он согласился принять участие в охоте вместе с несколькими европейцами, но вечером на стоянке его не оказалось; никого не предупредив, он вернулся домой один (сообщение Г. Л. Гиньони, агента Савуре, в пересказе Пьера Рипера⁹).

В другой раз, когда у него остановился Жюль Борелли, Рембо хотел заставить того подмести в доме, так как его мулы были уже навьючены и он уезжал в отпуск. Борелли не захотел исполнить приказание, которое вовсе не было шуткой, и обратился к хозяину «неподобающе», за что позднее извинялся в письме от 26 июля 1888 года.

Но самый большой шум наделала история с отравленными собаками.

Собаки бегали тут и там, метили территорию и портили таким образом шкуры, которые Рембо раскладывал для просушки. Поэтому Артюр их травил и очень преуспел в этом деле. Говорят также, что от яда погибли несколько баранов, а заодно и те, кто их потом съел, «гиены и греки» (Г. Л. Гиньони).

Конечно, это преувеличение. Однако, кажется, он даже попал в тюрьму.

Над историей много смеялись, а так как подобные сплетни горячо обсуждались от Харара до Шоа, то вскоре о них стали говорить и с самим героем:

«Мы поговорим об этом с Вами при встрече, — пишет Бремон Артюру 10 февраля 1889 года, — и посмотрим, можно ли что-то предпринять вместе, но при условии, что Вы прекратите травить собак в Хараре, а следовательно, гиен, баранов и греков. Последним, впрочем, Вы, а следовательно и я, уже довольно отомстили (так что дерите с них три шкуры с чистой совестью)».

Савуре в письме от 11 апреля 1889 года более резок:

«Что это за история с ядом? Кажется, Вас теперь называют Рембо Собачья погибель».

Здесь нужно отметить, что тот жестокий образ Рембо, который, быть может, сложился у нас по прочтении этих строк — в известной мере иллюзия. В его поведении проявлялась вовсе не злоба или жестокость, а скорее живость характера. На самом деле он любил делать добро тем, кто его окружал; об этом нужно сказать потому, что это действительно было так. Однако следует также избегать и другой крайности и видеть в нем ангела или святого.