Артюр Рембо

Альфред Барде писал П. Берришону: «Он умел проявлять сострадание и всегда был готов помочь, особенно эмигрантам из Франции. Они приехали сюда в поисках приключений и в надежде быстро нажить состояние, но не нашли ничего, пережили горькие несчастья и разорились и желали лишь поскорее вернуться на родину; и вот для таких его сердце было всегда открыто. Сострадание, очень сдержанное, но вместе с тем не знающее границ — пожалуй, единственное из проявлений его чувств, не сопровождавшееся ухмылкой или безумными криками» (10 июля 1897 года).

Он был просто добр и человечен и понимал, что людям нужна помощь.

Я чувствую уважение к себе в этой стране, и в Хараре, и везде. Меня уважают за мое отношение к людям, — пишет он своей семье 25 февраля 1890 года. — Я никогда никому не делал плохого. Напротив, мне всегда доставляет удовольствие сделать что-то хорошее, если у меня есть такая возможность. Моя единственная радость — это помогать другим.

Вокруг него была нищета, нищета еще более ужасная и нетерпимая, чем та, какую он видел в Европе. Поэтому возможностью «доставить себе удовольствие» — дать одному несколько рупий (одна рупия — 2 франка золотом), другому— немного жареного проса, третьему — рубаху — он пользовался не так уж редко.

Возможно, на эти поступки его подвигли визиты в католическую миссию — там он видел живые примеры религиозного самопожертвования, и это оказало на него гораздо большее воздействие, чем проповеди, от которых его тошнило.

Миссия, организованная в апреле 1881 года, занимала двухэтажный дом из дерева и глины¹⁰, смешанной с соломой. В нем располагались часовня, зал для собраний, школа и поликлиника. Миссия владела подсобными помещениями и земельным наделом. Миссионеры были люди небогатые, их было десять человек — священники и монахи-капуцины итальянского, испанского или французского происхождения, отцы Иоаким, Сезер, Фердинанд, Жюльен, Эрнест, Луиджи Гонзага, будущий его высокопреосвященство Лассерр и вместе с ними несколько монахинь.

Наиболее заметной фигурой в этом сообществе был отец Андре (Жароссо), который в 1900 году стал епископом галласов, приняв этот титул после его высокопреосвященства г-на Торен-Каня¹¹.

Деятельность миссии состояла в том, чтобы преподавать основы веры двум десяткам детей, в особенности выходцам из коптских провинций, так как преобладающая часть населения Харара исповедовала мусульманство. Также миссионеры лечили больных и вообще старались оказать любую посильную помощь, когда это было нужно.

Отношения Рембо с миссией складывались «по-добрососедски». «Время от времени, — рассказывал его высокопреосвященство г-н Жароссо Генриетте Селарье, — он приходил к нам. Зная нашу бедность, он приносил нам пробы золота и серебра, которые получал из Франции в качестве образцов. Наши сестры делали из них украшения для алтаря. Мы говорили ему, что церковь — это его призвание, что он должен был стать монахом траппистом, или картезианцем»[227]¹².

Обе стороны тщательно избегали разговоров о вере и Боге. Беседы касались более земных и насущных вещей — европейцам нужно было демонстрировать свою солидарность перед лицом капризного Менелика и его чиновников и иметь возможность выступать против них единым фронтом.

Все, о чем говорилось выше, касается отношений Рембо с христианством; но в его жизни был и Коран.

Мы уже говорили о том, что Рембо очень стремился обрести духовное равновесие и веру в судьбу, столь свойственные мусульманам, хотя, вероятно, полностью достичь этого не сумел. Заказав в октябре 1883 года Коран в издательстве «Ашетт», он прочитал его и нашел много близких себе идей. Более того, он стал своего рода «мусульманским миссионером». Говорят, что этим он обеспечивал себе более благосклонный прием у своих клиентов, продавцов кофе, и возможно, это действительно так. Собираясь в Бубассу, он переодевался мусульманином. Он перенял также многие привычки мусульман, например, садился на корточки, чтобы помочиться. «Мне он советовал делать то же самое», — пишет У го Ферранди.

Г-н Лагард, который был в то время губернатором в Обоке, рассказывал, что Рембо даже делился своим пониманием Корана с мусульманами, с которыми ему случалось общаться. «Подобные попытки могли обернуться плохо для него, — считает Анри д’Акремон. — Его личное понимание некоторых положений Корана провоцировало на гневные выпады против него. В один прекрасный день где-то в окрестностях Харара на него, кажется, напала группа религиозных фанатиков. Его избили. И если он остался жив, то только потому, что мусульмане не убивают безумцев. После этого происшествия он долго приходил в себя».

Изабель Рембо в «Воспоминаниях» подтвердила факт нападения, равно как Уго Ферранди и следователь в Обоке.