Артюр Рембо

«Никогда не соглашайтесь на ампутацию. Пусть вас режут, кромсают, рвут на куски, но ни в коем случае не лишают вас руки или ноги. И если вы умрете, все-таки это лучше, чем жить без конечности (…). Лучше год жить в ожидании смерти, чем перенести подобную операцию» (письмо от 15 июля). К тому же давно известно, что врачи способны лишь орудовать скальпелем; больные для них суть подопытные кролики. Доказательством тому служит то, что после операции больше никому до него нет дела. И в заключение: «гораздо лучше было бы уже давным-давно умереть».

Что касается костылей, деревянных или механических протезов, то все это ерунда, они ни на что не годятся. Рембо попытался однажды, в качестве эксперимента, опробовать одну такую деревянную ногу, стоившую ему пятьдесят франков, «очень легкую, лакированную, с мягкой прокладкой, изготовленную весьма качественно»; но приладить ее к распухшей и воспаленной культе не удалось.

Оставались костыли, но и от них было мало проку, ни подняться с ними, ни спуститься: «Вся эта зверская гимнастика просто ужас что такое!»

«И вот результат: в основном я сижу, но время от времени встаю и, проковыляв на костылях около сотни шагов, сажусь снова. Мои руки не в силах что-либо удержать. При ходьбе на костылях я совершенно не могу поворачиваться. Голова и плечи наклоняются вперед, сам весь скрючиваешься, как горбун, и дрожишь от страха натолкнуться на окружающие предметы или снующих вокруг людей и сломать вторую ногу. Все смеются, глядя, как ты подпрыгиваешь на костылях. Когда снова садишься, появляется ощущение, что дрожащие руки того гляди отвалятся; чувствуешь себя полным идиотом».

Изабель ободряла брата, на все лады расхваливала костыли, но в ответ на ее красноречие он лишь пожимал плечами. Она уверяла, что вполне можно жить и с одной ногой, что она знает нескольких одноногих, которые передвигались с поразительным проворством (письмо от 13 июля), — все это ложь. Правда же была в том, что Рембо вовсе не чувствовал себя лучше, недуг не отпускал его. Уцелевшая нога была слаба, покраснение и отек не спадали, что не предвещало ничего хорошего: вероятно, болезнь затронула уже другие кости, и ему суждено потерять вторую ногу (письмо от 2 июля). Он со страхом ожидает новой «вспышки», ухудшения. Что делать ему, немощному и неизлечимо больному? Возвращаться в Африку? Но там постоянно нужно перемещаться, без конца метаться туда-сюда. Ведь его жизнь сильно отличалась от жизни какого-нибудь лавочника, не выходящего из-за своего прилавка. Вернуться в Рош, как настоятельно уговаривала его Изабель? «Приезжай, — писала она ему, — возьми одноместное купе, а мы встретим тебя на Вонкском вокзале. Займешь комнату на первом этаже или на втором, как захочешь. Приезжай, перемена обстановки пойдет тебе на пользу…»

На этот призыв Артюр ответил горькой иронией: «Я как раз этим летом собирался вернуться во Францию, чтобы жениться! А что я теперь? Неподвижный обрубок; я распростился даже с мыслью о браке, о семье».

К счастью, из Адена, Сайлы, Харара приходили письма, полные ободрения и дружеского участия, например от Сотироса; его вести умерили печаль Рембо по поводу невозможности вернуться в Харар: там свирепствовал жесточайший голод («Маконнен велел расстреливать галласов — они поедали своих детей и соплеменников»). Сотирос, как всегда, чуток и предупредителен: «Получил Ваше дружеское послание от 26 июня. Сердце болит, когда думаю о Вас, однако за все надо благодарить Бога. Я Вам тоже писал, пока был в Адене. Господь велик, и мы надеемся, что с помощью друзей нам удастся найти для Вас какую-нибудь должность в Сайле или в Адене. Г-н Тиан подумывает о Вас. Не бойтесь! У Вас нет родителей, зато есть добрые друзья» (письмо от 10 июля). Сезар Тиан в самом деле размышлял о возможном сотрудничестве в будущем.

Было письмо (датировано 13 июля) от Фельтера, представителя аденской фирмы «Биненфельд»: «Я узнала (sic) прискорбные новости, чрезвычайно меня расстроившие. К счастью, я знаю Вас как человека сильного духом, как философа, который поймет, что беда прошла и что дело не в потере ноги — разве может она помешать Вам продолжить свой жизненный путь… Ваш слуга Джами теперь работает на меня».

Сам рас Маконнен соблаговолил составить дружеское письмецо: «Как Вы себя чувствуете? Что до меня, то я, слава Богу, в порядке. С удивлением и грустью узнал, что Вам вынуждены были отнять ногу. Судя по тому, что Вы мне сообщили, операция прошла успешно, хвала Господу.

Меня порадовало сообщение о том, что Вы намереваетесь вернуться в Харар и возобновить торговлю. Да, возвращайтесь поскорее и в добром здравии. Всегда Ваш друг» (письмо от 12 июля).

Пришло письмо и от Димитрия Ригаса: «Толька сиводня я палучил ваше письмо от 30 мая и 17 июня в катором вы мне расказали, што вам зделали апирацию, тоесь, што вам атрезали ногу, и меня это очень растроило, и всех здесь тоже. Лутше бы атрезали ногу мне чем вам. Жылаю вам быстрой попрафки».

Что ж, мир не без добрых людей. Но вместо того чтобы подбодрить Рембо, эта мысль лишь удвоила его страдания.