Артюр Рембо

23 июля он внезапно требует выписки; он хочет покинуть клинику, где ему грозит опасность в любой момент заразиться «оспой, тифом или еще какой-нибудь заразой, которые там гнездятся». У главного врача не нашлось возражений, и Рембо сам, как мог, добрался до Вонкского вокзала (в пути еще нужно было сделать пересадки в Париже и Амани), где его ждал экипаж. Об этом путешествии нам ничего неизвестно; вероятно, оно тяжело далось Артюру.

По его просьбе ему устроили жилье на втором этаже. Попав в комнату, которую Изабель украсила цветами, он с восхищением прошептал:

— Да здесь у вас как в Версале!

Лихорадку и бессонницу Рембо относил поначалу к усталости от поездки, но они продолжали его изводить. Изабель ухаживала за ним, как за ребенком, кормила, поддерживала при ходьбе, почти ни на минуту не оставляла одного. Ее жажда самопожертвования была удовлетворена; она бодрствовала у его изголовья, беседовала с ним, читала ему газеты, журналы или просто сидела рядом, заняв руки вышивкой. Несмотря на скверную погоду и плохие дороги, они катались в открытой коляске, хотя от этих «прыжков по колдобинам» Артюр болезненно морщился. На рынке, ярмарках или праздниках он с интересом разглядывал толпу, молча, с жадностью наблюдал за жизнью здоровых людей.

Ездили ли они в Шарлевиль? Изабель об этом не упоминает, но некий врач, Эмиль Бодуэн, убежден, что встречал Рембо (ему самому было тогда семнадцать лет).

«Это был еще молодой человек, высокий, поджарый, тощий; голова небольшая, волосы коротко острижены. На нем был костюм жемчужно-серого цвета, а на голове надет черный котелок. Он передвигался медленно, осторожно, опираясь на трость и чуть волоча ногу. Он часто останавливался, чтобы передохнуть, и внимательно осматривался, изучая ближайшие дома». Встреча произошла 31 июля 1891 года на улице Пти-Буа неподалеку от Герцогской площади, около двух часов пополудни, спустя несколько часов после окончания церемонии вручения премий в коллеже. «Именно тогда, — продолжает рассказчик, — его заметил М.Л.М. и закричал:

— Глядите-ка, да это же знаменитый Рембо!

Мой отец спросил:

— Какой-такой Рембо?

— Да внук старика Кюифа, бродяга, коммунар, вертопрах…

Тот господин на мгновение остановился, потом двинулся по направлению к Герцогской площади и исчез за углом книжной лавки Жоли-Мельфе. «Я не знаю, уж не взбрело ли Рембо в голову 31 июля повидать родной город и поприсутствовать инкогнито при вручении премий в коллеже, где он когда-то учился», — заключает доктор Бодуэн.

Это свидетельство встречает два возражения: прежде всего, вряд ли возможно, чтобы Рембо был способен ходить, опираясь лишь на палку и при этом «чуть приволакивая ногу» (в то время еще не было трости с подлокотником). И второе, трудно представить, чтобы Изабель отпустила его прогуливаться в одиночестве. Возможно, тому прохожему просто почудилось, что он видел нашего героя; нечто подобное приключилось и с самой г-жой Рембо: увидев однажды в церкви молодого человека с короткими усами, спустя восемь лет после смерти младшего сына, она подумала: «Боже, неужели это мой несчастный Артюр пришел за мной?» (Письмо к Изабель от 9 июня 1899 г.)

Рембо часто рассказывал о своей былой жизни, о жизни в Африке, к которой ему не терпелось вернуться. Но сможет ли он ходить и ездить верхом? О женитьбе не могло больше быть и речи, говорил он с горькой улыбкой, разве только за него согласится выйти сирота или абиссинка. Изабель вспоминает, что он охотно шутил над бывшими знакомыми из Роша и Шарлевиля, да и над собой подшутить не забывал. Но эти вспышки веселости продолжались недолго; вскоре он снова впадал в состояние отрешенности, которое становилось для него все более и более обычным.

Рембо заказал себе искусственную ногу на шарнире, но культя по-прежнему сильно болела, и, как в прошлый раз, ему не удалось привыкнуть к протезу. Он предпочитал часами сидеть во дворе в тени орешника. Г-жа Лефевр из Роша рассказывала, что, когда Рембо становилось совсем худо, его относили в комнату на втором этаже. Соседи говорили меж собой, что он теперь «совершенно безобиден». Другой уроженец Роша, отец Бертран, восьмидесятилетний старец, поведал Роберу Гоффену, что ему часто случалось во дворе фермы помогать Артюру перебинтовывать ногу: «Он бранился, как извозчик, и насмехался надо мной из-за того, что я хожу к мессе».

Было холодно, шли дожди. Никогда еще Рош — это «волчье логово»³ — не внушал Рембо такого ужаса: он был убежден, что этот климат убивает его. Медленно, но верно его состояние ухудшалось, культя опухала, правая рука и плечо постепенно утрачивали подвижность, левая нога в свою очередь тоже отекла и побагровела. Неужели придется отрезать все конечности одну за другой?