Артюр Рембо

Врач из Аттиньи, доктор Анри Бодье, поставил диагноз — туберкулез костей; все, что он мог сделать — это прописать обезболивающее. Он поделился своими воспоминаниями с Робером Гоффеном: «Я все еще вижу его, как он сидит на кухне, положив здоровую ногу на стул, и испытующе на меня смотрит пронзительным взглядом своих стальных глаз. Он нарушал свое упрямое молчание только чтобы крепко выругаться, когда я предпринимал попытки помочь ему».

Когда доктор Бодье заикнулся о возможном в будущем новом хирургическом вмешательстве, Рембо ответил прямо, что ему на это наплевать — будь что будет.

«Во время нашей беседы, — продолжает доктор, — г-жа Рембо заглядывала через приоткрытую дверь; Артюр каждый раз менялся в лице, стервенел и один раз даже выставил ее, послав ко всем чертям»⁴.

Все это кажется весьма достоверным. Гораздо менее убедительны слова самого доктора Бодье (когда он лечил Рембо, ему было тридцать девять лет). Он утверждал впоследствии, что якобы поинтересовался у пациента, занимается ли тот по-прежнему литературой, на что последний якобы ответил: «К черту поэзию!» На самом же деле в то время известность поэта не выходила за пределы Латинского квартала. В Роше и Шарлевиле никто, за исключением лишь нескольких человек, не знал, что Рембо — автор стихотворений, достойных того, чтобы остаться в истории. Даже Изабель была на этот счет в полном неведении. Приходится сомневаться в достоверности таких свидетельств a posteriori.

Все лекарства больному заменили успокаивающее и настойка из маков, которую Изабель готовила сама. Эти средства погружали его в состояние подавленности и дремотного оцепенения; он приходил в себя весь в поту, покрасневший. После окончания действия лекарства его лихорадило. Однажды ночью Артюру приснился кошмар, и он упал с кровати, чем сильно всех перепугал. Врач заставил его отказаться от успокоительного.

Боли возобновились и вернулось отчаяние. Рембо плакал, говорил, что пропал, раздражался, когда ему возражали, и сразу же жалел о своей горячности, находил ласковое слово для кроткой Изабель и улыбался ей; и тогда она сама принималась плакать. И так каждый день.

Рембо больше не выходил на улицу. В комнате с закрытыми ставнями он тихо бредил под звуки старой шарманки. Мысль о солнечном тепле, о Марселе превратилась в навязчивую идею: там найдется хороший хирург, а при малейшем улучшении можно будет на корабле отправиться в Аден.

Поток писем оттуда, взволнованных или ободряющих, полных дружеской теплоты, не прекращался. Сезар Тиан писал: «Г-н Хельдер переслал мне расписку в получении 504 т. Он просил меня уточнить время вашего возвращения в Харар. Я собираюсь написать ему, что это произойдет где-то в конце сентября — начале октября, но к тому времени вы лучше сами все сообщите ему.

(…) Как вы пишете, мы сможем обсудить это дело, когда вы приедете сюда» (письмо от 23 июля).

«Всегда помните, что здесь есть человек, который говорит о вас только хорошее, который хорошо знает вас и верит, что вы сможете вернуть свое состояние, если Бог даст вам здоровье», — пишет Сотирос 25 июля. Еще одно письмо от него же: «Дорогой друг Рембо, я получил ваше письмо от 30 июля. Очень рад, что вы живете дома, с матерью. Кажется, вы счастливы. Старайтесь поступать так, как вам советует ваша матушка, ведь в мире нет ничего сильнее материнской любви! Ее молитвами счастье возвратится к вам. Не думаю, чтобы вы привыкли ее слушаться, но это неважно. Нужно с уважением относиться к советам матери — она желает вам лишь добра» (письмо от 14 августа).

Пришло письмо и от Савуре: «Надеюсь, вы скоро поправитесь и вернетесь сюда. Рас только о вас и говорит, известие об операции, которую вам пришлось перенести, произвело на него сильное впечатление, он нам двадцать раз о ней рассказывал, приговаривая, что вы его «друг настоящий» (…) Удачи вам, быстрее выздоравливайте и приезжайте. Надеюсь увидеться месяца через два, самое большее через три. Дружески жму вашу руку». И в качестве постскриптума: «Все наши знакомые уже обзавелись семьей, лишь вы да я еще холостяки» (письмо от 15 августа).

10 августа разразилась необычайно сильная буря, все деревья облетели и покрылись инеем. Это происшествие заставило Рембо принять окончательное решение: близилась зима, и отъезд стал вопросом жизни и смерти.

Итак, спустя месяц после возвращения из больницы Изабель вновь везет его в Марсель.

Примечания к разделу

¹ См. М.-И. Мелера, Rimbaud и Генриетта Селарье, le Temps, 10 июня 1933 г.

² Изабель Рембо в Ebauches d’Arthur Rimbaud, с. 177.

³ Выражение «волчье логово» действительно принадлежит Рембо; оно появляется в письме Мориса Риеса к Эмилю Дешану от 15 марта 1929 г. (Edition de la Pléiade, c. 815). Изабель употребляла выражение «волчья земля».

⁴ Воспоминания доктора Анри Бодье опубликованы в Bulletin des Amis de Rimbaud (la Grive, январь 1933). См. Робер Гоффен, Rimbaud vivant, c. 56.