В Париже все устроилось как по волшебству, едва Верлен объявил о своей победе. В середине марта Матильда вернулась из Перигё, и отношения супругов наладились. Они пережили второй медовый месяц; Верлен был сдержан и аккуратен: все его выходки были прощены. К чести г-на Моте следует сказать, что он повел себя тактично и остался в Перигё. Однажды в порыве откровения Поль заявил своей жене: «Когда я вместе с темненькой кошечкой (Форен), я добрый, потому что она очень послушная, но когда я со светленькой кошечкой (Рембо), я злой, потому что она жестокая». Эти слова удивили Матильду, и она их запомнила. Она не поняла немного вызывающего юмора, который вкладывал в эту фразу ее муж. Он говорил горькую правду, насмехаясь над самим собой.
Вопрос о разводе больше не поднимался; барометр супружеских отношений показывал «ясно».
Пребывание Рембо в Аррасе было непродолжительным, вероятно потому, что Верлен перестал посылать ему деньги: в конце концов, у него была семья!
Юный Ясновидец был вынужден с повинной головой вернуться к матери. Это обстоятельство очень задело его самолюбие, он был подавлен.
Шарлевиль не изменился, но Рембо, избавившись от прежних заблуждений, видел в нем теперь всего лишь маленький Париж с такими же самодовольными дураками, такими же тщеславными обывателями, с тем же скудоумием, с той же никчемностью. К счастью, у него по-прежнему был Делаэ. Вдвоем они много гуляли, но больше не утруждали себя декламацией Гюго или Банвиля. С этим было покончено. Теперь они довольствовались наивными народными песенками или дурацкими куплетами, например, из оперетты «Сто дев» Лекока, которую Рембо видел в Варьете. Нередко они заходили в местный кабачок пропустить по стаканчику джина или просто пили пиво у Дютерма на Герцогской площади. Иногда они встречались со старыми друзьями по коллежу.
— Ба, да это же Рембо! Как дела?
Рембо усаживал их за свой столик и по старой привычке забавлялся тем, что рассказывал о себе самые гнусные вещи и похвалялся самыми мерзкими поступками. Эти любезнейшие господа, как рассказывает Делаэ, смеялись как жеребцы, а затем любезно прощались и с достойным видом уходили. Однажды Рембо с другом сидел в кафе «Пти Бу а». Неожиданно туда вошли пять или шесть немецких офицеров, вооруженных саблями, и стали вспоминать свои славные боевые подвиги. Несколько раз в их рассказах прозвучали названия арденнских деревень.
— Ja, ja[87]
, — одобряли все.Рембо, уставившись на рассказчика, вдруг разразился истерическим хохотом и стал хлопать себя по ляжкам в приступе буйной радости. Это могло плохо кончиться. К счастью, внезапно появился один из друзей Делаэ. Он подошел к Рембо и пожал ему руку. Это разрядило обстановку, и Артюр успокоился1
.В Арденнах Рембо много работал.
В Париже он написал мало, только «Гласные», «Вечернюю молитву», может быть, «Охоту на духов» и еще несколько стихотворений, среди которых фантазии «Зютичес-кого альбома». Оказавшись в Шарлевиле, Рембо обрел покой и вновь взялся за перо.
В его новых произведениях поражают две вещи: ясность и обновленная форма.
Рембо вновь познает жизнь, вспоминает несколько эпизодов из своего прошлого — первое бегство («Воспоминание»), прогулки страшной военной зимой («Вороны») — или рисует себя, каким он был, когда лез из кожи вон, чтобы стать Ясновидцем. Этот портрет написан до боли откровенно; невольно задумываешься — как только его не убили в Париже.
Теперь, как справедливо отмечает Антуан Адан, «он больше не помышлял о том, чтобы гордиться своими пороками или кричать о своем бунтарстве», поэтому стихотворение неожиданно заканчивается следующими строками:
«В смирении он ждет, что после его смерти кто-нибудь помолится о нем Богу, Богу, в которого он не верит, но над которым уже не смеет насмехаться»2
, — добавляет критик.Итак, как мы видим, во время пребывания в Арденнах Рембо смог отдохнуть и восстановить свои силы — так в отрыве от «зеленого змия» выздоравливает в больнице алкоголик.
Весьма вероятно, он снова стал посещать библиотеку (папаша Юбер больше там не работал). Кажется, Рембо сошелся с двумя учениками коллежа, моложе его самого, но уже жадными до чтения. Это были Луи Пьеркен и Эрнест Мило, высокий молодой человек, кроткий и искренний; первый впоследствии стал историком и археологом.
В это же время Рембо удивительно раскрывается как прозаик: он погружается в прошлое и извлекает оттуда воспоминания-обобщения («фотографии прошлых времен», как он говорил); эти вещи утеряны, о них нам известно по рассказам Делаэ. Затем он начинает свою «охоту на духов», записывая воспоминания и впечатления от прогулок. Самый поразительный пример — это стихотворение «Детство» из сборника «Озарения»: