Их отношения длились восемь лет. В слипшемся спагетти обнаженных тел на полотнах Бэкона зачастую не разобрать, где любовь, а где рестлинг. В личной жизни Фрэнсиса Бэкона тоже не было четких границ. Нежность и жестокость, сладострастие и боль, удовольствие и чувство вины смешивались в ней в непредсказуемых и причудливых пропорциях. Бурные ссоры и примирения, измены и раскаяние, щедрые жесты и несдержанные обещания: за исключением совсем уж мимолетных, все отношения Бэкона были плюс-минус такими. От большинства любовников Джорджа Дайера отличало то, что его Бэкон действительно любил. Чувство было сильным и взаимным.
Дайер не отличался острым умом. Он не ладил с законом, был хорош собой, по-своему наивен. В прошлом боксер-любитель, он казался Бэкону воплощением той простоты, непосредственности и невинности, что свойственны выходцам из бедняцкого Ист-Энда. То, что Дайер был склонен к депрессиям, паранойе и всевозможным психозам (кроме прочего, у него были нешуточные проблемы с героином), его ничуть не смущало.
В течение восьми лет Джордж Дайер был музой Бэкона и его неизменным спутником – в алкоголических одиссеях, на всенощных у рулетки, на светских (или не слишком) мероприятиях.
В 1971 году Фрэнсис Бэкон поехал в Париж представлять свою ретроспективу в Гран-Пале. Дайер поехал с Бэконом, хотя в их отношениях к тому времени уже наметился кризис. После очередной ссоры Джордж Дайер принял смертельную дозу барбитуратов – его нашли мертвым в туалете отеля.
Окончательно оправиться от этой потери Бэкон так и не сумел. Результатом трагедии стали вечно кровоточащий комплекс вины и серия работ, посвященных памяти Дайера – так называемые «черные триптихи».
После смерти возлюбленного Фрэнсис Бэкон стал чаще писать автопортреты. На вопрос «почему?» он отвечал: «Мои друзья мрут, как мухи, мне больше некого рисовать».
Само собой, Бэкон продолжал пить. В 1989 году ему удалили почку, но это его не остановило – Бэкон продолжал регулярно патрулировать питейные заведения. «Когда пьешь с 15 лет, – говорил он, – нужно радоваться тому, что у тебя осталась хотя бы одна почка». Одним из немногих плюсов такого образа жизни стало знакомство с Джоном Эдвардсом, барменом из Сохо. В определенном смысле спокойный и взвешенный Эдвардс заменил Бэкону покойную няню Лайтфут: он вел его финансовые дела, оберегал от «дурных влияний», пекся – по мере возможностей – о его здоровье. Он был рядом до самой смерти художника и унаследовал изрядную долю его имущества – суммарной стоимостью в 11 миллионов фунтов.
В 1992 году Фрэнсис Бэкон не внял предостережениям врачей и поехал в Испанию. Он умер от сердечного приступа на родине Веласкеса. Пожалуй, единственного бога, в которого верил.
В 1987 году ретроспективная выставка Люсьена Фрейда отправилась в мировое турне. Жемчужиной выставки был небольшой портрет Фрэнсиса Бэкона, написанный на медной пластине, работа, в которой Фрейду, по словам маститого критика Роберта Хьюза, «удалось придать грушевидной физиономии Бэкона безмолвную гремучесть гранаты за миллисекунду до разрыва».
Примерно через месяц после открытия экспозиции в Берлине кто-то из посетителей заметил на стене подозрительно пустое место, где явно полагалось висеть картине. Судя по всему, похититель просто отвинтил портрет от креплений отверткой, положил его в карман и был таков.
Картину так и не нашли. Через 13 лет, когда истек срок давности преступления, Фрейд нарисовал постер (его расклеили по всему Берлину и опубликовали в газетах) с просьбой вернуть портрет за вознаграждение в 15 тысяч долларов, но все было тщетно.
Ай Вэйвэй: путь воина
Когда имя Ай Вэйвэя громко зазвучало на международной арт-сцене, появилась шутка о том, что фраза «Сделано в Китае» больше никогда не будет восприниматься так, как раньше. Суперспособность китайского художника-концептуалиста заключается в умении смотреть на привычные вещи под неожиданным углом и помогать остальным увидеть то, что видит он. Идеи, которые преподносит Вэйвэй, не отличаются особой сложностью. Он говорит о ценности человеческой жизни, о борьбе с несправедливостью, о гуманитарных кризисах и политических преследованиях. Но то, в какую форму он облекает эти идеи, какие материалы использует, как безошибочно выбирает новые способы коммуникации со зрителем, все это делает его одной из самых ярких фигур в современном искусстве.