На украсе — лобовое место, юго-западный откос на береговой кромке. Под горой — лента реки в зеленом ободье трав, вниз по течению — старые седатые ветлы у смирной водяной мельницы, трепетная синь Высокой горы. За Тешей — широкие луговые чистовины, за ними — мозаика цветных пятен домовых крыш Выездной слободы, величественный храм Смоленской Божией Матери и белый взмет древней шатровой колокольни. На юго-востоке опять же луговые дали заречья, уходящие к горизонту теплые хлебные поля, и зеленый мыс Ивановских бугров с серыми стояками ветряных мельниц. Мила ты сердцу и глазу, родная сторонка!
Бульвар — это славное городское гульбище, делится как бы на две части. К югу от Воскресенского собора до самого Никольского съезда, где некогда стояли дома обывателей, разбили садик, а по его краям оставили аллеи, аллея также разделяла зеленые кущи и посредине. Деревьев тут росло немного, насадили сирень двух сортов и желтую акацию.
Из садика можно было спуститься по деревянной лестнице к улице Нижней Набережной, к красному кирпичному дому Шкариных.
От садика на север положили широкую «першпективу» до здания Уездного земского собрания и обсадили ее кустами желтой акации. Скоро кусты поднялись и образовали свод — славно, укромно тут в колдовские вечерние сумерки.
Это здесь так мягко, с особой грустью, но и надеждой поверяли миру свое душевное, свое потаенное робкие девушки:
Три части этой «першпективы» разделялись двумя съездами. Один спускался к дому Шкариных на Нижнюю набережную, а другой, северный. назывался Троицким по ближней церкви наверху съезда.
В 1896 году в конце длинной аллеи против уездного земства построили крытый павильон. По воскресеньям и вечерам праздничных дней тут стал играть духовой оркестр Вольного пожарного общества в составе двадцати пяти человек. Руководил оркестром Шевченко — тонкий музыкант и отличный капельмейстер… Концерты любителей музыки привлекали множество горожан.
Торжественно открывался бульвар в начале каждого лета. Устраивали красивую иллюминацию из цветных фонариков, гремела музыка, работал буфет, продавали прохладительные напитки, «Лимонад-газес» и искусственные минеральные воды Суздальцевых, разносили мороженое и разные сласти… Устраивались веселые лотереи, нехитрые игры спортивного характера.
Бульвар, также как и сады, и рощи, поистине стал отрадным местом для арзамасцев. Местом спокойного променада для пожилых, днями тут играли шумные дети, а теплыми вечерами, когда медленно угасало жаркое золото поздней зари, на уединенных скамейках вздыхали влюбленные и проводили скоротечные часы те, кого так счастливо соединила настоящая чистая любовь.
Давным-давно в Арзамасе установились дни гуляний горожан, да и места этих гуляний.
На пасхальной неделе в субботу в Выездной слободе у церкви. В Вознесенье ходили в рощу Высокогорского монастыря. В Семик начально гуляли в Рамзайской роще, а потом около убогих домов на Ивановских буграх. Особо ждали арзамасцы Троицын день, когда они приглашались селянами гулять в рощу Утешную. А как наступал Духов день, ездили в село Кирилловку. В День Всех Святых собирались на отдых к Всехсвятскому кладбищу. 24 июля или на Предтечу шли к Рамзаю. Это уже после крестного хода из Всехсвятской церкви. И еще один день — 1 августа — собирал гуляющих на берегу Теши. Сюда особенно торопились те, кому купили в этом году новые наряды на Нижегородской ярмарке.
Не требовалось особого оповещения — гулянья начинались всегда после обеда, часа в четыре и продолжались не позднее восьми часов вечера.
«На мир посмотреть и себя показать» — таков, пожалуй, был смысл этих гуляний. По традиции, женщины прохаживались одни в своих ярких нарядах. Мужчины среди них могли быть только молодые, женившиеся в этот год. Все прочие фланировали отдельно Ходили чинно, выступали степенно — подражали «господам». Тут не бывало громких разговоров, дурашливого смеха. И уж верхом неприличия считалось что-либо жевать, щелкать орехи… Молодые парни и мальчишки держались в сторонке, чаще играли в лапту…
Заботливые родители, провожая своих подросших чад, говаривали: «Гуляй, да дела не забывай! Нынче гуляшки, завтра гуляшки, находишься без рубашки… Эх, гулены…»
Роща в Выездной слободе рукотворная, по-видимому, насажена велением Василия Петровича Салтыкова, камергера.