Асафетида

Николай сам оборачивается и замечает на заброшенной могиле без ограды бородатого мужчину невысокого роста с зонтом, на который он опирается как на трость. Встретившись глазами с Точкиным, профессор Эхт по-приятельски отвешивает ему поклон и отступает за толстый ствол клена с мертвенно-зеленой коростой лишайника.

— …упразднивый, — вырывается у певца надтреснутым полушепотом, — и живот миру Твоему даровавый: Сам, Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Иоанна, в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание, — святой отец послюнил палец и перевернул страницу требника.

Точкин больше не слушает службу и долго не сводит глаз с дерева, за которым скрылся бородатый незнакомец. Он делает несколько шагов из толпы наружу, осторожно отодвинув при этом ветхонькую женщину-декана и чуть не подпалив свечкой бороду доценту Велесову.

За стволом дерева никого нет. Когда Николай понимает это, его и без того бледное лицо становится совершенно белым. С зажженной свечой в руке он обследует заброшенную могилу и при этом странно принюхивается.

На плечо его ложится рука:

— Человека ищешь? — К могиле следом за товарищем подошел капитан Андрей Любимов.

— Привиделось кое-что, — отвечает Точкин наигранно безразличным тоном и вместе с Андреем возвращается к людям.

— Покой, Спасе наш, с праведными рабы Твоя, и сия всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко благ, прегрешения их вольная и невольная, и вся яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче, — продолжает певец, у которого наконец прорезался голос. В пухлых пальцах пляшет золотое кадило.

Закрытый гроб стоит на нестроганых ко́злах. Фигурные гво́здики из желтого металла, которыми прикручена крышка, похожи на четыре золотых ключика. Никто не думал, что второе место на участке на Богословском будет востребовано так скоро. Народу собралось прийти столько, что побоялись, что в маленькую церковь все не поместятся и договорились с настоятелем провести отпевание на кладбище.

Священник закончил службу и прощается с паствой. Площадку у гроба вместо него занимает русистка Петрова:

— Что главное в человеке? Ответ на этот вопрос можно найти в языке. Есть такое слово — «гуманность», или по-русски «человечность»…

Пока Петрова говорит свою длинную речь, доцент Велесов разливает остальным коллегам водку и не замечает, как собственный его стакан, оставленный без присмотра, подхватывает ветер. Он пытается с запозданием поймать его, поскальзывается в луже грязи и чуть не падает на ораторшу, но Любимов в последний момент подставляет плечо. Поковырявшись в груде мусора за оградой, Точкин достает стакан и с выражением гордости на лице вручает владельцу.

— Не слышала, заключения никакого не дали?

— Не слышала, — отвечает Оля Викуше, заедая кагор бутербродом с колбасой и кружочком безвкусного огурца.

Ей хотят подлить еще, но она категорично мотает головой.

— Много у вас там алкоголя было?

— Бутылка шампанского.

— Ему же вроде нельзя пить. Из-за здоровья. Он лекарство какое-то с детства принимает. Принимал, то есть, — говорит Лера, которая стоит рядом с Олей и Викушей в новой курточке с опушкой, джинсах и сапожках (всё — из Гамбурга).

— О́труби ему бабушка заваривала каждое утро. Их назначают, когда желудок больной, или печень.

В разговор вмешалась пухленькая Аня, у которой от слез на ветру щеки стали малинового цвета:

— Ваня не из-за желудка, а из-за бабушки не пил. Его родители пьяными в Острове утонули. Она очень боялась, что и с ним что-то может случиться. Ваня ее жалел. Он сам про это рассказывал.

Могильщики на двух тросах опускают гроб в яму, на дне которой собралось немного воды. Попытавшись зачерпнуть из кучи мокрого грунта, старушка-декан застывает в радикулитном полупоклоне и отступает крохотными шажками, отмахиваясь от мужской помощи с разных сторон.

На гроб падают горсти влажной земли. Доцент Велесов отходит от разверстой могилы, тактично отворачивается и вытирает белым платком из кармана сначала руки, потом запотевшие стекла очков.

В обратной процессии Точкин и Любимов плетутся за тетей Зиной. Она всё плачет, не может успокоиться. Внучки Уля и Юля пытаются подстроиться под ее медленный шаг.

— Ты молитву какую-то собиралась заказать, — напоминает ей Юля.

— Сорокоуст, Господи! Всё забыла! — Не переставая плакать, тетя Зина протискивается назад через толпу.

— Что за сорокоуст? — Спрашивает кто-то из девочек на выходе с кладбища.

— Сорок дней душа сохраняет связь с телом, а после воплощается в Боге. Весь этот срок читается специальная молитва в церкви, — объясняет с серьезным видом верующая Ира.

— А если труп раньше уничтожить: сжечь, или распилить там, например? — Походя интересуется Светка.