– Отправила его домой, – отвечает мама, не глядя на меня. Только вчера вечером она принимала из моих рук награду, и глаза ее светились от гордости, а теперь она даже смотреть на меня не может.
– Он не забрал свои вещи, – возражаю я. И кошелек, и телефон до сих пор в моей комнате, как и смокинг.
– С ним все будет в порядке, – отмахивается мама. – Секретарь Парк отвезет его в квартиру. Вещи вернем ему чуть позже.
Я пялюсь на родителей.
– Что вы здесь делаете?
Это, кстати, логичный вопрос. Мама не заходила домой несколько недель, отец – несколько
– Это
Так бы ему и сказала, но я никогда не говорю с отцом в таком тоне.
– Сори-абодзи, – укоряет его мама. – С чего столько шума? Ну переночевал у нашей дочери мальчик, что такого? На дворе двадцать первый век. Твои сподвижники знают, что у тебя такие устаревшие взгляды?
У меня душа уходит в пятки. Мама не знает, что Натаниэль жил здесь. Отец поигрывает желваками. А что, если он знает?
– За мной.
Без единого объяснения он заходит в медиазал и включает телевизор. Нажимает на кнопку, и на экране появляется запись с камер наблюдения, расположенных вокруг дома. Он указывает на несколько камер с пометкой «Парадные ворота». Он отматывает запись до вчерашнего вечера.
Застыв, я смотрю, как у ворот останавливается служебная машина. Вижу, как торопливо выбираюсь из нее и открываю кодовый замок, пока Натаниэль платит, а потом мы вместе проходим через ворота.
Отец отматывает дальше, к тому вечеру, когда Натаниэль уехал к себе, и при одном только воспоминании об этом я чувствую укол боли. Я вижу на экране себя – я стою у ворот рядом с увитой виноградом стеной. Когда я начинаю плакать, Натаниэль поспешно возвращается и обнимает меня. Он уходит через несколько минут, и я опускаюсь на землю, заливаясь слезами.
Отец в отвращении цокает языком и снова нажимает на перемотку. Я кошусь на маму, гадая, что она обо всем этом думает, но ее лицо ничего не выражает, а единственное свидетельство
Отец все прокручивает пленку, демонстрируя неопровержимые доказательства того, что Натаниэль жил со мной в одном доме.
Две недели мы почти каждый день вместе возвращаемся домой.
И на каждой записи мы смеемся.
Не знаю, на что рассчитывал отец, показывая мне все это, но я лишь в очередной раз думаю о том, как счастлива была в те недели, проведенные с Натаниэлем. Дни мои были наполнены упорной, приносящей удовлетворение работой – я тренировалась с Хеми, трудилась в команде АСАП под руководством директора Рю, а вечера мои наполнял смех и любовь.
Отец выключает телевизор.
– Ты жила с мальчишкой, – кипятится он. – Под
– В смысле? – резко перебивает его мама.
Отец моргает. Он, судя по всему, уже забыл, что она в комнате.
– Сори, – хмурится мама. – Ты что, встречалась с племянником генерального директора Чха в обмен на отцовские акции «Джоа»?
– Это уже неважно, – встревает отец, не дав мне ответить. – Ты разочаровала меня, Сори. Я думал, ты такая же, как я, но ошибся. Ты бесхарактерная, и тебе не хватает дисциплины. Ты предала мое доверие. Но ты можешь все исправить, доказать, что настроена серьезно. Расстанься с этим мальчишкой, и тогда, может быть, я подумаю насчет акций.
Это ультиматум: либо выбирай Натаниэля, либо спасая компанию.
– Не надо, – вдруг подает голос мама.
Повисает полная тишина.
– Не надо расставаться с Натаниэлем.
Я во все глаза смотрю на маму, и она добавляет:
– Конечно, если сама не захочешь.
Она поворачивается к отцу, и глаза у нее сверкают.
– Ты можешь пренебрежительно говорить со мной, я переживу. Меня так мало волнует твое мнение, что слова не имеют значения, но не смей так разговаривать с моей дочерью,
Я никогда не видела, чтобы мама так перечила отцу.
– Выметайся из моего дома.
Лицо отца приобретает интересный оттенок красного.
– Неблагодарные, вы обе, после всего, что я сделал для вас. Посмотрим, как вы справитесь сами.
Уже на выходе из комнаты он поворачивается и смотрит прямо на меня.
– Еще не поздно, Сори. Пойдем со мной, и я прощу тебя. Со временем я даже, может быть, прощу твою мать.
Я набираю в легкие воздуха и встречаюсь с ним взглядом.
– Ты говоришь, я предала твое доверие, но на самом деле все наоборот.
Он ощетинивается.