Асфиксия

Если я думал, что она боится меня, когда мы только начали наши недоотношения, я жестоко ошибался. Она боится сейчас, в эту самую секунду. Не меня… Я надеюсь, не меня. Но боится так, что даже меня прошибает ледяной пот. Впрочем, сейчас последнее, о чём мне стоит думать – сиюминутные реакции.

Хватаю её за руку и выволакиваю из тачки Ларина. Тащу за собой, как на буксире, чувствуя, что упирается.

Это злит. Это, сука, так злит, что прибавляет сил. Когда по венам – волной – чистый адреналин.

Когда к херам хочется послать всё, когда едва удерживаюсь, чтобы не вернуться и не дать Ларину в морду пару раз. Пока этот старый хер ступени Мариинки зубами не пересчитает.

Впихиваю Тоню в свою машину и перед тем, как захлопываю её дверцу, цежу со всей злостью, на которую способен:

– Только попробуй…

Ей не надо объяснять дважды, должна понять, если не дура. И понимает. Когда обхожу тачку и сажусь за руль, почти сразу срываясь с места, она ни звука не произносит. Влетаем на перекрёсток с визгом шин. А в салоне духами её пахнет, теми самыми, которые явно копейки стоят, но от которых башню напрочь сносит. Может, она их в каких-то лавках скупает, где афродизиаками торгуют?

Эти идиотские неуместные мысли возникают в голове взамен тех, которые реально должны бы там рождаться. Хочется заглушить то состояние, в котором я способен совершить непоправимое. Хоть чем-то. Хоть как-то.

Хоть на время, мать его!

– Кирилл… это ошибка, – наконец тихо выдыхает Тоня, и я рявкаю, что есть сил:

– Молчать!

Она вздрагивает – мне даже видеть это не нужно, чувствую нутром. Самого колотит так, что до сих пор тело ходуном ходит. И ликование внутри, больше похожее на уродливое выдуманное счастье, в которое сам верю, хотя оснований, мать его, нет. Она рядом. И на этот раз я наизнанку вывернусь, но так и останется.

Доезжаем до спального района. Мне посрать, какого именно. Может, даже до Мурино этого Тониного, где она себе новую хату купила. Сейчас вообще ничего перед собой не вижу – только пелена, на которой, словно черти, чёрные точки пляшут.

– Выходи, – говорю отрывисто, на выдохе, распахивая перед Тоней дверцу.

Она снова на меня глаза свои вскидывает, в которых утонуть можно. И я уже знаю, чего именно хочу. И по херу, где и как, лишь бы с ней.

– Кир…

– Выходи…

Она колеблется секунду, но мне хватает этого времени, чтобы дойти до предела. Едва не рывком вытаскиваю Тоню из машины и с силой захлопываю дверцу. Вздрагивает, зажмуривается, будто перед ударом. Мне же нравился её страх. Нравился ведь…

Когда дышать им хотелось, пока лёгкие не наполнятся до острой рези. Пока асфиксия по ней не исчезнет, замещаясь тем, что каждую клетку нутра собой займёт – ароматом её страха, кожи, духов… Какой же бешеный коктейль, б*я… Как же жить им одним хочется…

– Иди.

Мягко подталкиваю в сторону металлической двери в подъезд, и она покорно шагает передо мной.

Мне же нравился её страх… Почему же сейчас так нужно увидеть совсем не его?

Наверное, это карма. Та штука, которой объясняется наличие вещей, которые как бы ни хрена не могут существовать в нашем мире, но почему-то существуют.

Карма даже не в том, чтобы решать жизненно-важные вопросы на проссанных лестничных клетках, а чтобы делать это именно так, когда находимся оба на грани. Кайфовать, глядя друг на друга, голодными друг до друга быть и с ума сходить.

Или знать, что ты это всё сам себе придумал, а та, кого так жаждешь, что сдохнуть за один её взгляд готов, просто рядом с тобой. Неважно.

Всё неважно, когда настолько остро, будто нож в грудину вогнали, и он у тебя между лопаток вылез.

– Ну…

Вот и всё, что произношу, когда мы оказываемся на втором этаже. Тут тускло – даже измазанная каким-то синим дерьмом лампочка не способна растопить полумрак. И тихо так, будто мы наконец спрятаться ото всех смогли.

Тоня всхлипывает. Сначала едва слышно, потом – громче, и вдруг делает то, что выбивает почву из-под ног. Себя руками обхватывает и на корточки опускается. И рыдает – надрывно так, судорожно, как в смертельной агонии. И это всё.

Капитуляция.

Не её – моя.

Потому что пиздец. Всё, что творится – полный пиздец… Только сейчас это осознаю от «а» до «я». И злости больше нет – вместо неё вакуум. Попытка сделать вдох, провальная – ведь там, между лопаток, острие ножа.

– Тонь… Тонь… маленькая моя… ну, ты чего?

Возле неё на колени опускаюсь, пальцами подбородок приподнимаю, понуждаю в глаза посмотреть. И во взгляде её столько всего, что снова штормом в двенадцать баллов по мне ударяет. Я же убить за неё готов. Любого, кто до этого Тоню довёл. Только бы знать, что это не я…

– Кир…

Она моё имя выдыхает рвано, с такой нежностью щемящей, которой никогда ни от кого не слышал. За шею обхватывает, с силой, впивается хрупкими пальцами в пиджак.

И больше нет ничего. Только голая жажда – по ней. Только вот так, впиваясь в её губы, проталкивая язык в рот, наслаждаясь солёным вкусом поцелуя.