Ashen crown (СИ)

Первое, что открылось: неотрывный взгляд Чонгука, смотревшего на него просто так, как если бы они лежали на одной кровати и могли любоваться тонкостями. Но кровати не было, только зябкость от испаряющейся сырой ночи.

Кротко улыбнувшись, Чонгук подошёл. Сначала внимательно осмотрел ссадину, обработал и только потом основательно сел напротив. Не говоря ни слова, он притянул Тэхёна к себе, притираясь к бёдрам. Тэхён выглядел чуть опьяневшим, немного сонным и почти лишённым способности мыслить здраво. Чонгук воздушно провёл пальцем по его векам, считая ресницы, потом прижался губами к родинке на плече и расцеловал ключицы, заботливо поглаживая спину. Он занимался этим сосредоточенно и долго, как будто не могло быть ничего важнее.

Ощущая жар его тела, Тэхён позволял прикасаться и отвоёвывать, и потому, что иного выбора не имел, и потому, что в любом случае он… принадлежал ему. Чонгука не смущали засаленные пряди, загрязнившаяся кожа или запах, он не боялся его монстров, созданных, чтобы отпугивать чужих. Химия пережила бы и их самих. Замучив дистанцией, Чонгук рьяно прижался к губам, чтобы жадно целоваться; в передышках он трепал Тэхёновы волосы, заглядывая в глаза, убеждая в том, что именно он - рядом.

Сердце Тэхёна прощалось с ритмом. После вчерашних порывов он дотрагивался до Чонгука едва ли. Ему нечего сказать спустя десяток лет безызвестности, зато его телу есть, чем ответить. Чонгук спас не только его, прежде всего - он спас их остров. Далеко не Сицилию. Тот, где не могло быть никого кроме. И пока время не подгоняло, не рвало на части, они делали всё, что могли, сдержанные лишь дрожью из-под кованой стали. Вися на волоске от того момента, когда безмолвие обернулось бы пугающим криком.

Вероятно, вслед за ласками, Чонгук мог изнасиловать его и делать всё, что пожелает, хоть прижигать заживо: у Тэхёна не оставалось повода для открытого сопротивления. Непоколебимый, он растерялся перед ним, рассыпался бисером, ощущая себя по-человечески важным. Смертельно необходимым. Вечным. Прежние заменители не дотягивали до того, чтобы у Тэхёна перехватывало дух от одного неловкого взгляда и простого осознания бесценных тридцати шести и шести. Обычно это он придумывал правила, которым следовали, он давал другим впитывать и запоминать неровности…

Между губ протолкнулась голубая таблетка. Тэхён проглотил её и уставился на Чонгука в недоумении.

— Что это?

— Тебе станет лучше, — шепнул Чонгук и сжал ладонью его член, встречая короткий стон.

Зов плоти для Тэхёна важен патологически. Чонгук продолжал целовать его за ухом, требовательно лаская. Ему не терпелось отдать припрятанного с лихвой, дать понять, как ему надоели допросы, проблемы и религиозные постулаты. Он подчинялся одному богу и действовал затем лишь, чтобы его сохранить. Намерения не бескорыстны. Взамен - полная отдача. Сильнее, чем собственничество, опаснее ревности.

Тэхён хотел ответить ему тем же, но добраться до ширинки не удавалось и всё, что он мог: вцепиться в каменный бицепс и содрогаться. Он изогнулся, кусая Чонгука в шею, хватая воздух ртом. Вздохнул. Может быть, это первый настоящий вздох с того дня, когда Тэхён подавился его гибелью. А если бы он выбирал смерть, не нашлось бы лучшего варианта, чем выпустить душу, отталкиваясь от вен Чонгука.

Тепло заменило голод, жажду, закрасило инстинкты белым. На Тэхёна давила тошнота, очертания то слепили резкостью, то расплывались вовсе. Данное Чонгуком лекарство приходило в действие, и Тэхёна не покидало ощущение, словно он подвешен высоко над уровнем земли, и кто-то трясёт его, как шар со снежными хлопьями, какие дарят на Рождество.

…Раздался тихий звуковой сигнал. Вспомнилось, что в мире по-прежнему существуют телефоны и какое-то движение вне забвения.

— Мне нужно идти. Что касается Марко и отцовства - я расскажу тебе потом, если не возражаешь, — Чонгук начал отстраняться, и Тэхёна окатило мурашками: кожа, слипшаяся в соприкосновении, лишалась покрова.

Часы (дни?) его отсутствия должны были обратиться сущей пыткой. Снова жара, во рту ни крошки ни побывало. Однако сознание парило на воздушном шаре. Осмысление не давалось, правда походила на приятную ложь, ложь на лезвие, которое Тэхёну хотелось облизывать. Он не страдал от недостатка движения, совершенно безразлично отнёсся к садившимся на ноги мухам и мошкам. Правда, никак не мог найти удобного положения и часто вертелся. Когда вертелся он, скелет его будто бы разворачивался отдельно от кожи, так ощутимо, как рёбра кубика Рубика. Прошлое залегло океаном при штиле. Тэхён учился ходить по воде, взлетал и, облизывая пальцы, восторженно смеялся. Он повелевал стихией. То есть, адски галлюцинировал, прикасаясь к себе и мечтая, чтобы где-нибудь между цветных полотен появилось лицо Чонгука.

Дом нагревался под солнцем, что масленая сковородка. А он по-собачьи прикладывался к ведёрку с водой, но один раз неуклюже дёрнулся, и потом растерянно смотрел на лужу, помочил в ней руки, обтёрся.

Жажда затравила, высушила глотку.