Став Ринцивилло, с того первого дня после посвящения, как ему вручили пистолет, он надеялся восстановить справедливость и построить царствие абсолютной любви. Не рая. Никаких возвышенных целей создавать по образу и подобию, но хотя бы по чести, отчасти с элементами свойственной иногда сердечности. И после заручиться помощью святого отца, продолжать кутить и слушать комментарии Чимина с Хосоком, обнимая Чонгука, стоящего по правую руку. Чонгука, что не стал бы осуждать за принципы и не вырывал бы внутренности, напоминая по-животному лихо, что одно место, привязанности и привычки - глупости, к каким Тэхён не расположен. Картина идеалиста, расплавленная внезапным возгоранием, слезала красками в руки, стекая по каждой чёрточке и оставаясь на коже спящего Чимина. Он отмывал его, но чувствовал, что уже поздно. Они испорчены, расколоты. Они двое и Чонгук или лучше сказать, они двое - и Чимин. Может быть, они втроём?
Тэхён ненавидел жизнь и чересчур сильно любил её изъяны, кокаиновые дорожки и всплески. Но не равно ли тому? Счастье он обретал в несвободе, рвение сражаться - в ситуациях, близких к кончине, желание дышать полной грудью - будучи задавленным песчаной дюной. Задолго до того, как он решался умереть, он уже видел будущее, где просыпался победителем.
В те дни обучения, подаренные Марко, Тэхён, окруженный заботой и вниманием, понял, каковы на вкус семейные узы, как больно и мерзко перегрызать их, точно пуповину. Чонгук и Чимин могли считаться его братьями, и обоих он собирался любить одинаково и нежно. Чонгук не дал ему и шанса. Он нацелился на него оружием, проник под кожу и развязал петли там, где им следовало быть завязанными туже. Более того, Тэхён хотел быть пойманным, испорченным. Едва ли он отчаивался, обнаружив, что вся его гниль уравновешенно и равноценно делится с таким же, как он.
Отныне ему не требовались несметные богатства и толпы поданных, но равноправие, уважение и ценности, какие бы он мог разделять с другими. Это была его мечта, «секта наоборот», вмещающая отсутствие насилия, которого он навидался сполна. Чонгуку не требовались границы, высокоорганизованные государства, семья и дисциплина. Его мир вмещался в Тэхёна с той же лёгкостью, с какой вмещается вода в пределы океанов. Они не смогут ничего построить или сделать бетонные стены - сплавом. И вопрос стоит ребром. Надо ли? Надо ли строить и возобновлять, когда однажды всё придёт в негодность и треснет? Тэхёну хватает Чонгука, взаимно, наперёд, навеки. И, кажется, в этом весь смысл, ответ лежит на поверхности - возьми и пользуйся, проглоти, выпей и не закусывай.
Безмолвное празднование провозглашённой республики Пустоты, неосторожные шаги позади. Чонгук поцеловал Тэхёна в затылок и погладил плечи.
— Кто-то стрелял ему по ногам, видишь? — под водой рука Чонгука указывала на розоватые свежие шрамы, не вызывавшие ничего, кроме желания сжечь их автора.
— Вижу.
— Здорово, что все поплатились за наше прошлое, да? — Чонгук прикусил Тэхёна за шею и шепнул: — Закажу нам поесть.
Он вышел. Его не трогало состояние Чимина, но Тэхён и не ждал сочувствия. По правде говоря, он был рад и тому, что им с Чимином удалось увидеться, и Чонгук не против.
…Пальцы Чимина слабо отреагировали на новое прикосновение, веки чуть приоткрылись, он откашлялся и посмотрел на Тэхёна странным взглядом слепого, прозревшего в темноте.
— Как ты? — устало спросил Чимин.
Вздрогнув, Тэхён несколько минут смотрел в печальные глаза напротив, затем уронил лицо ему в ладони. Измождённый и покорёженный. Ласково улыбнувшись, Чимин потрепал его по волосам, теснясь ближе. Он поцеловал его в лоб, виски, нашёл прохладные губы и, прижавшись, прикусил, чувствуя замедленное течение крови в застывших жилах, воскресая постепенно и становясь похожим на бескрылую бабочку. В нём что-то надломилось или потерялось за время скитаний в неизвестности. Полагая повторить путь пленника, он не думал, что отыщет свой собственный. Чимин помнил случившееся так плохо, что оно походило на дурной сон после затяжной болезни. Но выздоровления не наступало, и слияние с Тэхёном и Чонгуком вызывало желание заснуть навеки. Ему тяжело дышалось, сердце покалывало, а голову давило тернистым обручем. Совесть же погрузилась в анабиоз: вины за пролитую кровь Чимин не испытывал.
Робкий поцелуй вперемешку с солью. Чимин хотел сказать, что счастлив видеть его живым, счастлив любить его. Даже так, зная, что виновник обновлённых увечий и создатель укусов-полумесяцев находится прямо за дверью и грозит им фатальным окончанием трагедии. Тэхён уже не существовал отдельно, за ним появилась могучая тень, не совсем ангела-хранителя, но кого-то наподобие. Сам Тэхён чувствовал невыразимое бессилие, на какое стальной громадой давило презрение к самому себе.