Ася (СИ)

— Как у Асеньки дела? Я думала, Вы её привезёте. А она… — женщина заглядывает мне за спину.

— Сейчас отправимся за ней. Она пока в больнице, у врача.

— В больнице? — всполошившись, оживает, вытягивает шею, выровняв спину, упирается ладонями в брусья детской лавочки, на которой сидит.

— Это плановая встреча. Всё нормально.

С утра, как мантру, повторяю.

— Господи, я перепугалась. Она здорова?

И на это я надеюсь. А если Цыпа ничего не скажет, то я запросто обо всём смогу прочесть по её ярко-голубым глазам. Навык есть!

— Вы нас простите, но… — с очевидной аккуратностью беру на руки покряхтывающего сына. — Ты хорошо потяжелел, барбос, — немного отстранившись, заглядываю мальчику в лицо. — Набираешь силу? Или много кушаешь? Мало двигаешься, зато работаешь и что-то строишь?

— Аппетит, тьфу-тьфу, — она стучит по дереву, — у сладкого отличный…

Сладкий! Ну уж нет! Так называла сына Юля, того мальчишку, к которому я неожиданно кожей и хребтом прирос. Мой сын — не сладкий, он другой.

— Всего доброго, — придерживая под шейку Тимку, с поклоном говорю.

— Передайте Асеньке привет. Приезжайте в гости!

Позже… Позже… Будем! Обязательно!

Торчу, как прокажённый, у ступенек перед входом в женскую клинику, уткнувшись лбом в рулевое колесо, вращаю обод собственными силами. Телефон молчит и не транслирует какие-либо сообщения. Прикрыв глаза, погружаюсь в дрёму под напевный детский стон, издаваемый сынишкой под музыку, которая раздается из динамиков стереосистемы.

«Наш ковёр — цветочная поляна, наши стены — сосны-великаны…» — поёт спокойный голос, Тимоша подпевает, а я жду ту, которая на выход не спешит и где-то хорошо задерживается.

— Привет, Костенька, — неожиданно прохладная рука касается моего затылка, а мягкие податливые губы трогают осторожно щеку. — Ты спишь? Устал? Привет, барбос!

— Нет, — ворочаюсь, устраиваясь с небольшим комфортом на руле. — Задержалась?

Она размахивает перед моим носом тонкой карточкой и хихикает, прикрывая рот рукой.

— Что это? Рекламный проспект?

— Нет, — подмигивает мне.

— Напрашиваешься?

— Угу.

— Ась…

— Доктор отменил половой покой, — с воровской оглядкой на ребёнка, шепчет мне. — Сегодня можно.

Умру? А похрен! Хотя бы потрахавшийся и удовлетворенный.

— Я сейчас подпрыгну, Цыпа, — жалобно скулю.

— Ты не рад?

Да я её сейчас сожру.

— Поехали домой, — жена наощупь дергает ремень, не глядя вниз, вставляет карабин в замок, и не спуская с меня глаз, одной рукой проглаживает эластичный шлейф. — Костя, почему ты так странно смотришь? Всё хорошо? Нормально себя чувствуешь? — специально наклоняет голову, чтобы встретиться лицом со мной.

— Маршрут иной, — я наконец-то отлипаю от руля, покривившись и размяв суставы, криво улыбаюсь. — Тимофей? — теперь ловлю его глаза, встречаясь с парнем в зеркале. — Ты готов, сынок?

— Костя? — тронув осторожно мою руку, обращается ко мне. — Куда мы?

— Домой!

— На маяк?

— Домой, Ася, домой. Холодно на камнях. Пора и честь знать.

Последнее сказал лишь для проформы. Горовые не взяли денег за постой и за приглашения в их святилище страдающих бессонницей гостей.

— Ремонт закончен, синеглазка. Ленточка протянута и ждёт, когда её разрежут чьи-то ножницы.

— Но, — она озирается по сторонам, как будто ищет чьей-либо поддержки и посильной помощи, — наши вещи… Вещи Тимки… И…

— Ты мне веришь? — придавливаю кнопку запуска. — Есть сомнения в моих словах? Как-то по-другому сообщить, что…

— Я просто не могу поверить, что мы наконец-то будем дома. Вернее, у нас. То есть…

— У нас! У нас!

Она не оговорилась. Дом — наш!

Когда Ася приехала, разместилась и стала жить со мной, то вынужденно пользовалась только современной кухней, двумя жилыми комнатами и служебными помещениями, расположенными на первом этаже, потому как второй был мощно разворочен и изрыт лесами, будто ограждён прогнившим насквозь, довольно редким и убитым в хлам штакетником.

Я не сдержался и ни в чем себе не отказал, когда от меня ушла бывшая жена. Там ведь осталась наша с Юлей спальня и детская комната мальчишки, которого я сыном называл лишь по случайному недоразумению. Мне было тяжело туда входить. В какой-то момент решил снести всё к ебеням. Но с их появлением, с появлением Аси и Тимофея, моя непростая жизнь утратила аффект и приостановила внезапные заплывы против бурного течения. Я вдруг стал довольно трезво рассуждать. И первое, что пришло тогда на ум, это возведение с нулевой отметки игровой просторной комнаты и переоборудование спального места для подвижного ребёнка. Он ведь вынужденно находился там, где ничего к нему не относилось. У барбосёнка не было собственной кровати и свободного пространства. Это был мой первый шаг к возможному преобразованию!

Я что-то вдруг увидел, подробно изучил и рассмотрел, внезапно окрылился непростой идеей и перенес её в компьютер, неторопливо и старательно раскроив проект.