АСКЕТ

Я поднялся, бережно прижимая к себе спящую Амаю. Надзиратель грубо толкнул меня в спину. Я покачнулся, безуспешно хватаясь за воздух. Холодный влажный комок выскользнул из моих рук. Упал, рассыпчато зазвенев на скользких плитах. Следом рухнул я.
Ползая по катку, в который превратился бетонный пол нашей камеры, я собирал ледяные осколки. Уговаривал потерпеть, обещал согреть. Только бы не пропустить ни единого кусочка! Амая, мой ночной дождик, моя статуэтка. Моя ледяная девочка… Какие мы всё же разные!
Разные, как всякие люди.
Тюремщик сплюнул.

– Что ты, к чертям собачьим, за ГМО! Спятить из-за…

Я его не слушал. Перебирал в руках ледяное крошево – оно таяло в ладонях, утекало сквозь пальцы. И поделать с этим я ничего не мог. То что они называли Освобождением, оказалось войной. Я это сейчас понял. Я понял, а он – нет. Так кто из нас спятил?

Загадка для Дениса Давыдова

Хлипкий мужичонка со спутанными, словно свалявшаяся кудель, волосами вскочил.

— А вот и не попритчилось! — заорал он, сгорая от обиды. — Как есть, в чёрта перекинулся! Не нырни супостат под землю, достал бы я его вилами!

Сидящие у костра зашлись в хохоте. Свои истории Прошка начинал неизменным: «Раз была со мной такая оказия…». Брехал он вдохновенно, из одного желания развлечь. Правда, скоро входил в раж и уж сам верил в собственные россказни. Радующий по началу смех к середине повествования приводил его в бешенство. Вот и сейчас Прошка сердито сопел, поглядывая на хватающихся за бока соратников.

— Ай, да Прошка! — Одетый в простой чекмень мужчина, прятавший до того улыбку в кучерявой бороде, лукаво сверкнул глазом. — Армию вражью едва головы не лишил. Вот кого Буонапартию страшиться надо. Всю Европу прошёл, а тут на тебе — Прошка с вилами!

Осенний лес снова взорвался дружным гоготом. На этот раз Прохор стушевался. Припираться с барином, пусть даже не брезгующим делить с ним местечко у огня, было совестно.

— Да я, Денис Васильевич, того… — забормотал он, судорожно пытаясь найти оправдание.

Тут фортуна ему улыбнулась. Свет пляшущего на ветру огня выхватил из темноты кряжистую фигуру. Головы повернулись в сторону гостя. Сконфуженный Прошка, воспользовавшись замешательством, юркнул за спины насмешников и притих.

— Ты как тут очутился? — В голосе штабс-ротмистра Бедряги сквозило любопытство с долей плохо скрываемого раздражения. Поставленный им караул, пропустил в лагерь незнакомого старика! Теперь от Давыдова жди нагоняя.

— Дело у меня здесь, — хмуро ответил дед, без приглашения усаживаясь у костра. Он смотрел в огонь и, похоже, объяснять свой визит не собирался.

— Какое ж дело у тебя к нам? У нас заботы ратные, а ты, поди, восьмой десяток разменял.

Послышались смешки. Старик и ухом не повёл.

— Какое, не твоя печаль. Не до вас мне. Своя у меня беда. Её и решать буду.

Брови у Давыдова сошлись на переносице.

— Своя, говоришь? Мы-то тут с общей справляемся. Или тоже в одиночку Наполеона на вилы поднять задумал?

В этот раз в его словах послышалось не добродушное зубоскальство, доставшееся Прошке, а холодная неприязнь. Никто не улыбнулся и из его окружения.