Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая.

Однако стремление ученого возможно всесторонне обследовать названный памятник, в силу естественно-последовательного хода ученой работы, далеко вывело автора за пределы ближайших границ намеченной задачи и даже перенесло центр тяжести на решение проблем характера принципиального – о существе, основном смысле и отличительных особенностях монашеского идеала. Случилось это таким образом. Из анализа данного памятника Holl делает тот вывод, что содержание послания, говорящего о праве монахов вязать и разрешать (Vom Binden und Lösen), заставляет предполагать, что ко времени происхождения названного памятника эта власть, первоначально принадлежавшая епископам, была перенесена на монахов (die ursprünglich bischöfliche Gewalt auf die Mönche übergehen lässt). [1432] Holl естественно задается вопросом: как могло развиться такое состояние покаянной дисциплины? [1433]

По мнению ученого, в данном обстоятельстве выразился осязательный результат борьбы между самостоятельным духом монашества и церковным порядком. (Zwischen dem Selbständigen Geist im Mönchtum und der Ordnung der Kirche). [1434]

Эта именно борьба представляет один из важнейших моментов во внутреннем развитии церкви.

Для решения вопроса, в каком отношении энтузиазм стоит к первоначальному идеалу монашества, по автору, необходимо обратиться к анализу «Жизни Антония» (vita Antonii). Углубляться в эпоху еще более раннюю ученый не видит никакой необходимости. [1435] Конечно аскеты были уже и гораздо раньше, но ведь аскет и монах – по идеалу жизни Антония – далеко не одно и то же (vom Asketen zu dem Mönch nach dem Ideal der vita Antonii ist noch ein bedeutender Schritt). [1436] В историй христианского монашества данный памятник имел существенное значение, поскольку подвижничество Антония сделалось образцом в деле осуществления аскетического идеала для последующих монашеских поколений. [1437]

Каковы же наиболее существенные черты и выдающиеся особенности идеала «Жизни»?

В этом идеале, прежде всего, бросается в глаза важный, существенный и заметный успех, который он представляет по своей нравственной стороне сравнительно с господствовавшими до сих пор воззрениями. Некоторые исследователи дело представляют таким образом, что идеал монашества сам собой получился через накопление уже ранее существовавших аскетических мотивов, аскетических элементов. Но нравственный идеал «Ж. A.» есть более, чем аггрегат отдельных аскетических воззрений; напротив, он представляет собой связанное целое, в котором одна черта последовательно требует другой; не ряд отдельных добродетелей и упражнений сил здесь требуется, но ἀρετή, очищение сердца, освящение целой личности.

В этом пункте Климент впервые сделал важнейший шаг вперед по сравнению с древним аскетическим идеалом, который изображает до виртуозности отдельные добродетели. Однако – как далеко от его абстрактного выполнения, также от «Пира» Мефодия до исключительно созерцательной, полной жизни картины названного памятника. Мог ли быть достигнут этот успех, живое изображение аскетического идеала в конкретной личности, без того, чтобы не выступили посредствующие мужи, которые воплотили в себе идеал?

С этой точки зрения аскетизм, который осуществляет монах, выступает в новом освещении, – он не имеет цены сам по себе, но есть только средство для достижения цели; он служит к тому, чтобы сделать человека свободным. Полная отдача имущества, внешнее удаление (Löslösung) из общества имеет только то значение, что этими способами осуществляются условия для достижения совершенства. В памятнике всегда нарочито подчеркивается, какая малость есть то, что монах отдает, по сравнению с тем, что надеется он получить.

С этим находится в связи также и то, что полное осуществление (Leistung) аскетизма имеет значение не заслуги, но обязанности для того, кто действительно (ernsthaft) ищет царства небесного. Монах должен знать, что он, как раб, предстоит Своему Господу; поэтому он не должен рассчитывать, что́ он уже сделал, но каждый день чувствовать обязанность к новым подвигам. [1438]

При таком понимании и нравственного идеала, к которому стремилось монашество, получается большая трудность в суждении о тех, которые остались в мiре. Если действительно такой аскетизм казался безусловно необходимым ради царства небесного, то мiрянам необходимо отказать в христианском имени. «Ж. A.» совершенно не чувствует этой проблемы; следовательно, христианство уже совершенно привыкло смотреть, как на неизбежный факт, что не все делают то, что́ собственно они должны необходимо исполнить. Из противоречия, которое здесь заключалось, греческая церковь не вышла за все время своего существование.

В сравнении с западом это имело не одну хорошую, но и дурную сторону; так так монах, который приносил величайшую жертву, хотел быть ничем иным, как истинным учеником Христа, стремящимся к царству небесному, то здесь не могли укорениться (wuchern) понятия заслуги и удовлетворения.