Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая.

Но Василий находит, что идеал, который ограничивается этой задачей, еще не осуществляет требования Христа. Наряду с любовью к Богу, Христос вменяет в обязанность любовь к ближним. Эту обязанность опускает анахорет, и следовательно, его жизнь не соответствует полному евангельскому идеалу.

Но Василий В. не ограничивается тем, что с почвы положительной заповеди оспаривает полноту совершенства в анахоретизме: он указывает, что от неполного понимания идеала у анахорета страдает его собственная духовная жизнь: дары, которыми он владеет, остаются бесплодными для другого и он сам, не владея всеми дарами, не пользуется, следовательно, плодами всецелой полноты духа. Вместе с этим, тому, который живет сам по себе, не достает необходимой критики своих недостатков; а из этого вырастает самодовольство, – противоположность обязательному смиренномудрию. Таким образом, истинный идеал может быть осуществлен хотя и вне мiра, но непременно в обществе единомысленных. Только общество есть субъект, который всегда исполняет все заповеди Христа. [1451] Из этого основания можно понять, в каком глубоком смысле Василий понимает возникающую общину. Не только нужда, не только собственные недостатки вынуждают к совместной жизни: в существе самого христианского идеала, который ставит целью живое целое (das ein lebendiges Ganze), заключается, что он может быть осуществлен только обществом.

Если на Антония оказал воздействие пример Апостолов и первых учеников, то Василий любит выставлять свою монашескую общину в том виде, как она изображена в Апостольской истории. Еще более плодотворными для него оказались мысли Павла, что ученики Христа должны осуществить в себе единое тело Христово. [1452]

На этой идее «Тела Христова» обосновывает Василий важнейшие предписания для совместной жизни: предстоятель (προεστώς) должен исполнять роль глаза в теле; но также и прочие должности и права, осуществляющие и выполняющие обязанность подчинения тем, которым вверена специальная обязанность управления, приобретает при свете этой мысли свое идеальное значение.

Уже из того, что Василий употребляет и применяет для уяснения идеала монашеской общины образ тела Христова, можно вывести, что идеал Василия так же, как и идеал жизни Антония, содержит в себе энтузиазм. И это не в том только смысле, что Василий задачей монаха, как воина Христа, так же поставляет духовную борьбу и что любовь к Богу, которая есть высочайшая обязанность, должна возвыситься до страстного желания к созерцанию Бога, но собственно и понимание идеала содержит у Василия в прямом смысле мотивы для энтузиазма. У Василия находит место дополняющая идею тела Христова мысль о Духе, который оживляет тело и управляет членами.

Дары Духа дают способность к отправлению различных должностей в киновии, и прежде всего это следует сказать по отношению к предстоятелю. [1453]

Если принять во внимание этот духовный характер предстоятеля и прочих уполномоченных им лиц в киновии, то становится понятным требование, что монах в предстоятеле должен видеть присутствующего Бога (собственно Христа) и оказывать его заповедям – такое беспрекословное послушание, которым он обязан Богу. Отсюда тому, который ропщет на приказание, справедливо можно сделать упрек, что он не устоял в вере. Отсюда обязанность послушания простирается так далеко, что даже хорошее монах должен совершать не по собственному соображению, но по приказанию; точно также даже справедливые сомнения должны быть подавляемы.

Таким образом, Василий подчинение, которое он требует от большинства, выдвигает в таком освещении, в силу которого ничтожнейший киновит является возвысившимся до высшей духовной степени. Кто действует по повелению начальника, который занимает место Бога, тот самым малейшим поступком приносит жертву Богу.

Безусловность требуемого послушания, которое вынуждает монаха принимать на себя всякое беспокойство, подвиг самый тяжелый, – будет для него особенно почетным титулом. Ибо послушание, которое он оказывает Богу, не иное что, как послушание Христа. Вместе с этим, сравнение монаха с мучеником он обосновывает с новой стороны и в этом можно полагать причину чувства собственного достоинства, которое наполняло даже простых киновитов. [1454]

Значение этого идеального понимания, по которому монашеская община есть тело Христово и каждый отдельный член принимает участие в духовных силах, насквозь проникающих целое, нельзя ослабить утверждением, что это представление – только форма, только примерный образ выражения (образная оболочка) для обозначения вещи в действительности гораздо более умеренной. Напротив, следовало бы вспоминать о том, что этот взгляд предложен не в проповеди о монашестве или в нравоучительном трактате, но в правиле, т. е. в произведении, которое содержит основоположения для воспитания.

Уже это одно само по себе должно было повести к тому, что, в тех, которые жили по этому правилу, развивалось чувство собственного достоинства, сознание, что они – люди духовные.