Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая.

В том виде, в каком Василий изображает идеал своей монашеской общины, – кружок единомышленников, которые, будучи связаны братской любовью, стремятся к Высочайшему, – для которых ничего не существует, что происходит вне их монастыря, – в таком виде этот идеал должен производить, конечно, особое обаяние. [1465] Но выполнение этого идеала сталкивалось с гораздо большими трудностями, чем осуществление идеала анахоретского. Мы видим у Кирилла и у прочих писателей, как в монастырях должны были заботиться о другом дне, какое необходимо было хозяйство, чтобы содержать киновию, как радовались о подарках деньгами и натурой, как монахи пользовались пребыванием в Константинополе, чтобы у императора – даже прежде жестоко ненавидимого Анастасия – просить милостыни, – куда девалась идиллическая жизнь в отрешенности? В Палестине к этому присоединилась еще особенная обязанность – укрывать чужих пилигримов и оказывать им гостеприимство: гостеприимство является почетным титулом аббата наряду с его аскетическими добродетелями.

Однако и в других провинциях эта сторона монастырского управления была очень развита. Нет, поэтому, ничего удивительного, если из опасения сделаться игуменом, некоторые оставляли монастырь.

Так идеал «Жизни» Антония удержал за собой первенство сравнительно с идеалом Василия. Именно отшельничество давало направление и определяло дух подвижничества. [1466] Но удержался ли в монашестве этот дух не ослабленным?

Если образ совершенного монаха, как он выступает у Кирилла и других писателей в целом ряде изображений (Gestalten), сравнить с «Жизнью» Антония, то остается впечатление полного согласия во всех решительных, характеристических чертах.

Монах и теперь стремится, как к своей последней цели, не к чему другому, как ко спасению. Считалось непоколебимым то положение, что только тот имеет основательную надежду на спасение, кто серьезно достигает ее очищением сердца и который, как любят выражаться, трудится ради того, чтобы «очищать помыслы и отсекать страсти». [1467]

Сознание, что можно достигнуть цели только постепенно, шаг за шагом, очень живо в описываемое время: устойчивое выражение для внутреннего развития святых есть ἀναβάσεις τίθεσθαι ἐν τῇ καρδίᾳ. Иоанн в своей «Лествице» сделал попытку представить этот путь в подробностях.

Но определенный метод еще не образовался: у Иоанна Лествичника начало (περὶ ἀποταγῆς) и заключение (περὶ ἀγάπης) очень понятны, но в промежутке стоит ряд добродетелей и добродетельных средств, между которыми нет никакой прямой внутренней последовательности. [1468]

Однако стремящийся к совершенству должен искать даже и в подвижническом методе своих собственных путей. Каждый из великих аскетов имеет свою специальность. Добрая сторона аскетического идеала заключалась в том, что он оставлял чрезвычайно обширное поприще для индивидуального стремления и не позволял успокоиться в определенном пункте, даже в том случае, если аскет уже достиг господства над самим собой.

Мы находим у подвижников полное самосознание, что они обладают высшими дарами, которыми Бог поддерживает своих святых в их борьбе и награждает за их победу.

Ни одно жизнеописание не опускает при изображении возрастания своих героев повода одновременно оттенять, что, вместе с прогрессирующим успехом препобеждения зла, всегда шло рука об руку восприятию духовной силы. [1469]

У всех этих писателей имеет значение аксиомы то положение, что душа, которая есть образ Божий, в состоянии созерцать Бога, если только обусловленные грехами помрачения удалены от этого внутреннего зеркала.

Проявления духа и силы приписываются в рассказах каждому монаху; частью они передаются очевидцами, так что никакое сомнение невозможно относительно того, что вера в разнообразные способности аскетов уже властвовала над пониманием событий. [1470] Мы имеем здесь, вместо суммарных данных жизней Антония, конкретные картины, которые позволяют нам ясно признать внутреннюю связь этой веры с целым мiровоззрением.

Повсюду, где выступает знаменитый аскет, современники ожидают чего либо чрезвычайного, и даже естественное наступление следствий кажется приведенным в исполнение, благодаря содействию сверхъестественной силы. Это и понятно. Mиp, который воспринимается телесным глазом, есть только отрывок целого, в котором мы живем на самом деле; каждое мгновение во всяком происшествии, можно наблюдать связь видимого мiра с νοητὸς κόσμος, и предполагать, что она имеет место, если действует человек, которому открыты тайны того мiра и который стоит в связи с господствующими здесь силами. Было бы бесцельно подводить рассказы о чудесах к отдельным категориям; можно заметить только, что между чудесными силами способность быть прозорливым, смотреть в будущее ценилась особенно высоко.

Великим аскетам без смущения приписываются чудеса, в которых повторяются чудеса, совершенные пророками, а также – чудеса Христа и Апостолов. [1471]