Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая.

Писатели часто сами выразительно констатируют согласие чудес, совершающихся в их время, с библейскими чудесами. В делах подвижников видят исполнение обетований Христа. Феодорит, который в своей Historia religiosa сравнивает чудеса монахов с чудесами Апостолов и пророков, задается прямо вопросом, могут ли еще совершаться теперь такие знамения, и возражает тем, которые сомневались в чудесах монахов, что они должны также поставить вопрос и о прежних чудесах великих людей. Если чудеса великих святых вполне сознательно сравниваются с чудесами древних носителей благодати, то в этом сказывается убеждение, что эти подвижники продолжают носить в одинаковой степени дух и силу Апостолов. [1472]

Так как у великого монаха находятся на лицо условия, благодаря которым он приходит в состояние обладать Духом, то и каждый монах может делаться тем, чем были великие святые, если только он стремится к этому серьезно. [1473]

Отсюда у всякого монаха встречается убеждение, что он – носитель Духа в специфическом смысле и что его предстательство имеет у Бога особенное значение.

Легенды дают нам также картину того, в какой мере вера в то, что монахи обладали высшими способностями, имела значение для религиозной жизни мiрян.

При этом почитание начинается даже и ранее смерти святого. Еще живые монахи почитались, как чудотворцы, пророки. [1474]

Таким образом и Феодорит принял в свою Historia religiosa многих еще живших при нем аскетов.

В ряду факторов, оказавших влияние на дальнейшее развитие монашеского идеала, Holl особенно выдвигает влияние идей, приписываемых Дионисию Ареопагиту.

Основоположения, на которых утверждалось монашество, со времени Дионисия значительным образом изменились. Из обещания, которое произносил монах при вступлении в свое состояние, оно сделалось μυστήριον; рядом с обязательством выступает благодатный акт – и представление о значении этого посвящения быстро развивается: монашеское посвящение имеет значение второго крещения, которое так же, как и первое, совершенно очищает от грехов. Феодор Студит защищает в то время уже образовавшееся воззрение о монашеском посвящении. Что монашеское посвящение есть μυστήριον в совершенно таком же смысле (so gut), как крещение, это для Феодора уже такая истина, оспаривание которой равно потрясению основоположений христианства...

Кто оспаривает это таинство, тот должен оспаривать все христианство. [1475]

Вместе с тем, как из обета получилось мистическое посвящение, монашество оказалось в зависимости от Церкви, которое становилось тем значительнее, чем богаче развивался культовый акт, которым сопровождалось монашеское облачение.

В жизни Стефана торжество посвящения включено в богослужение, и именно – в утреннее. [1476]

Основные элементы, из которых сложилось это воззрение, указать легко: монашество – специфическое состояние покаяния; покаяние – другое имя аскетизма, – но покаяние уже давно обозначалось, как второе крещение. [1477]

Если, вследствие этого, целая жизнь монаха представлялась в виде второго крещения, то отречение, которое совершал монах и которое развилось в торжественный обет, ясно указывало на отречение при крещении и вело к тому, что уже само вступление в монашеское состояние, т. е. воспринятие одежды, стало обозначаться, как второе крещение. Этим также был дан мотив из обета сделать посвящение. Успех этого воззрения имел большое значение для целого положения монашества.

Через фиксирование этой идеи специфическое достоинство монаха получило в первый раз (erst) свое определенное выражение. [1478]

Как получившее второе крещение, монахи являются теперь по праву особенным состоянием, избранным народом Божиим, высшей степенью среди христиан. Мнение, что монах, который проводит ангелоподобную жизнь, есть какое-то существо высшего рода, не есть теперь только смелое воззрение, – оно могло опираться на конкретное преимущество, – второе рождение монаха.

Также и самосознание монаха получает теперь на указанной почве более твердую устойчивость. Он не только стоит на своем собственном решении достигнуть царства небесного, – он знает, что он заранее наделен благодатью при стремлении к этой цели; благодать сделала из него человека нового.

Но это обстоятельство имело также свою оборотную сторону. Оно ясно характеризуется тем, что тот же самый Дионисий, который через установление (Statuierung) таинства монашеского посвящения возвысил монаха над мiрянами, вместе с тем энергически указал монашеству его границы в виду пресвитерства. Очень решительно (в Eccles. hier. с. VI, 3, 1; Т. III, 533С) он внушает монаху, что он через свое посвящение получил только личное преимущество, но не право руководить другими; свет идет к нему только чрез посредство стоящего выше (über) его порядка пресвитерства.