Дон Хосе Антонио находится в небольшой белой и пустой гостиной; в углу — печка; немного подальше — буфет; в другом углу виднеется швейная машинка. На ней в беспорядке лежат какие-то большие листы бумаги. Супруга дона Хосе Антонио сидит у окна.
— Мария, — обращается к ней дон Хосе Антонио, — дай мне те бумаги, что на машинке!
Донья Мария встает и собирает бумаги. Мне глубоко симпатичны эти женщины из местечек; боязнь уронить свое достоинство делает их немного застенчивыми, иной раз одеты они в поношенные платья; иной раз, когда в их скромные жилища приходит неожиданно гость, они смущаются и краснеют за свою грубую фаянсовую посуду или простую мебель; но зато им свойственны доброта, простодушие, наивность, горячее желание быть приятными, которые зачаровывают вас и заставляют мгновенно примириться и с клеенкой на столе, и с отбитыми краями тарелок, и с оплошностями служанки, и с лобызаниями, что расточает вашим брюкам ужасный пес, вы никогда его не видели, но теперь он ни на шаг от вас не отходит. Донья Мария вручила бумаги дону Хосе Антонио.
— Сеньор Асорин, — говорит милый доктор, протягивая мне объемистую тетрадь, — поглядите, чем я занимаюсь.
Я беру тетрадь в руки.
— Это, — поясняет дон Хосе Антонио, — газета, которую я выпускаю; всю неделю я собственноручно ее пишу, а в воскресенье несу в казино; там ее читают мои сотоварищи, и потом я снова приношу ее домой, чтобы не разрознивать свою коллекцию.
В этой газете дон Хосе Антонио пишет статьи о гигиене, о воспитании и сообщает местные новости.
— Вот в этой газете, — говорит дон Хосе Антонио, — я писал те статьи, о которых вам говорил. Но вы все лучше поймете не по статьям, а когда посетите место, где был прославленный постоялый двор. Хотите пойдем туда?
— Пойдемте, — отвечаю я.
Мы отправляемся. Постоялый двор расположен у выхода из городка; почти у самых последних домов. Но я говорю так, словно постоялый двор действительно существует, а двора этого, друг читатель, нет. Есть большая поляна, поросшая дикими травами. Когда мы появляемся здесь, солнце уже заливает своим золотым светом окрестности. Я осматриваю место, на котором находился постоялый двор; кое-где еще сохранились замощенные галькой участки — тут был внутренний двор; узкая дыра свидетельствует, что здесь когда-то был колодец, другая — более широкая — отмечает вход в погреб или подвал для вина. На заднем плане возвышаются, все в трещинах, полуразрушенные, четыре красноватые стены, образуя большой прямоугольник без крыши — остатки старого омета. Постоялый двор был обширным, огромным; по сегодняшним измерениям он занимает участок больше, чем в сто шестьдесят квадратных метров. Из-за того, что он находился на самом перевале, возле широкой дороги, дворы его, комнаты, сени, кухня, вероятно, в любое время были заполнены путниками всех классов и сословий; с одного конца Ущелья взору открываются земли Толедо; с другого — область Ламанчи. Широкий путь шел прямо от Аргамасильи к постоялому двору. Город Аргамасилью тоже все время посещали путешественники, направлявшиеся то в одни края, то в другие. «Это проходной город, — сообщают в 1557-м его жители в своем докладе Фелипе II, — он находится на главной дороге, которая проходит через Валенсию, Мурсию, Альмансу и Еклу». Понимаете вы, как Дон Кихот, живший уединенно в маленьком скромном городке, никуда не выезжая, смог собрать в таком изобилии свои рыцарские романы? Не могли ли доставлять эти книги доброму идальго проездом из Мадрида или Валенсии веселые люди, которые, возможно, находили отдых от тягот пути в увлекательной беседе с рыцарем-фантазером? И не оставляли ли они ему в благодарность, на память, в обмен на его странные рассуждения, книгу об Амадисе или «Тиранта Белого»? Какие живописные и разнообразные люди, ничтожные и значительные, должны были встречаться Сервантесу на постоялом дворе Ущелья Лаписе, где он останавливался несчетное количество раз! Разве он не отправлялся при каждом удобном случае из своей любимой Ламанчи в земли Толедо? Разве в толедском городе Эскивиас не жила его любовь? Конечно, он не раз и не два отдыхал на этом постоялом дворе среди пройдох, потаскух, главарей воровских шаек, цыган, королевских судей, солдат, священнослужителей, торговцев, акробатов, перегонщиков скота, актеров!
Я думаю обо всем этом, пока иду, углубившись в свои мысли, по широкой площадке, где был постоялый двор; здесь одной лунной ночью совершал бдение над своим оружием Дон Кихот.
— Ну как вы это находите, сеньор Асорин? — спрашивает дон Хосе Антонио.
— Очень интересно, дон Хосе Антонио, — отвечаю я.