Асорин. Избранные произведения

— Англичане, — рассказывает хранительница замка, — как приедут сюда, все тут избегают, прямо как козы: на все стены взбираются. («У англичан, — говорил мне Хосе Антонио на постоялом дворе в Ущелье Лаписе, — карманы набиты камнями». «Англичане, — рассказывал мне в Аргамасилье один местный житель о тюрьме Сервантеса, — заходят сюда и долго думают, один даже встал на колени, кричал и поцеловал землю».

Разве вы не усматриваете в этом преклонения, которое самый идеалистичный в мире народ испытывает по отношению к самому прославленному и великому из всех идеалистов?)

В замке Пеньярройя не сохранилось никаких воспоминаний, связанных с Дон Кихотом; но сколько раз должен был приходить сюда, влекомый своими грезами, великий дон Алонсо Кихано! Однако следует продолжить наше путешествие; оставим фантазии. Уже полдень; дорога ни на мгновение не отклоняется от глубокого русла Гвадианы. Мы видим те же черные склоны, те же золотые осоки; вот разве что вдали величественно парит в воздухе орел; еще дальше реет другой, так же ритмично, размеренно; а где-то за ними поднимается в прозрачном воздухе столб голубого дыма, рассеивается и исчезает. В этом пункте нашего непрерывного движения мы открываем самое удивительное, самое необыкновенное, самое приятное и величественное из всего, что видели. Низкий, вытянутый в длину домишко, с бурой крышей из разбитых черепиц, спрятанный, укрытый тонкой сеткой из ветвей вязов и черных тополей; это сукновальня, умолкнувшая, обветшалая, развалившаяся. В нескольких шагах отсюда виднеются в темной роще другие стены, глинобитные, черные. Перед ними лежат недвижимо в больших грубых ящиках несколько крепких огромных молотов из дерева. Пенистый поток воды с шумом и грохотом низвергается в глубокую яму, где безмолвствует огромное колесо, приводящее в движение сукновальные машины. Воздух как-то необычайно ясен и прозрачен; небо голубое; осока возле реки слегка колышется; тонкие ветви вязов красиво вырисовываются в воздухе; все кружат и кружат размеренно орлы; прыгают сороки, задирая свои черные хвосты. И глухой, грохочущий, непрестанный шум воды отдается в узком ущелье…

Читатель, это знаменитые сукновальни, которые памятной ночью повергли в такое волнение, в такой глубокий ужас души Дон Кихота и Санчо Пансы. Сумерки спустились на землю, два героя ощупью пробирались по роще; вскоре их обрадовал мерный шум воды; спустя немного ужасный звон кандалов, цепей, пронзительные крики, звуки ударов привели их в ужас и вынудили остановиться. Санчо дрожал; Дон Кихот через мгновение почувствовал, как в нем пробуждается обычное его бесстрашие; он вскочил на славного Росинанта, а затем сообщил оруженосцу о твердом намерении совершить подвиг. Санчо плакал; Дон Кихот стоял на своем; шум становился все оглушительней. Они долго спорили, пререкались и осыпали друг друга ядовитыми насмешками, а тем временем взошло солнце. И тут пораженные господин и слуга увидели шесть неутомимых, мокрых и очень обыкновенных валяльных молотов, толкущихся в своих грубых ящиках. Дон Кихот задумался. «Санчо поглядел на него, — пишет Сервантес, — и увидел, что рыцарь пристыженно опустил голову…»

Именно здесь, перед этими все еще существующими молотами, испытал славный ламанчец глубокое и горькое унижение; в другом месте у реки еще видна густая роща; это из нее, без сомнения, испуганные Дон Кихот и его оруженосец услышали ужасный грохот молотов. В наши дни сукновальные машины большую часть года бездействуют; до недавнего времени их в ущелье работало четырнадцать или шестнадцать. «Сейчас, — говорит мне хозяин тех, которые еще работают, — хватает и двух». К нему доставляют сырье из Даймьеля, Вильяробледо, Соланы, Альгамбры, Инфантеса, Аргамасильи; самая усиленная работа приходится на время стрижки овец в отарах; а после, весь остаток года, машины пребывают в глубоком покое, и, пока вода бесполезно стекает в яму, сороки и орлы кружат над ними в вышине…

А я продолжаю мое путешествие, скоро оно придет к концу. Уже начинают показываться между черными склонами ущелья ясные, голубые, спокойные и чистые зеркала лагун Руидеры. Дорога делает поворот, по обочинам ее цветет дикий миндаль — красными и розовыми цветами. Высоко наверху появляются белые дома деревни; и, возвышаясь над ними, защищая их, вырисовывается на индиго неба большой старинный дом…

О, сельский покой, друг мой, ты, который даруешь утешение усталому путнику, снизойди в мою душу!

ПЕЩЕРА МОНТЕСИНОСА