— Тем не менее чистая правда, сеньор Асорин. В этой жесточайшей борьбе нет ни снисхождения, ни передышки. Андалусский рабочий кроток, простодушен, добр; но в его голове сейчас всего две мысли, они и определяют всю его психологию. Мысли эти таковы: первая — «хозяин — враг», вторая — «законы пишутся для богатых». Сколько ни ищите, других мыслей вы у него не найдете. И это не книжная, не заемная демагогия, подкрепленная доказательствами: это стихийный, природный, неосознанный нигилизм. Их нигилизм порожден неприязнью помещиков, беспомощностью правительства, истощением, медленной и мучительной смертью, которую несет чахотка этим обессиленным телам…
— Доктор, когда вы подробно описываете эту действительность, исчезают все надежды, какие можно было бы питать относительно возможности близких перемен в Испании. Я родился не в здешних местах; мне хорошо знакомы светлые и веселые селения Леванта. И в левантийских селениях я слышал от ваших коллег те же жалобы на туберкулез, истребляющий крестьян.
Доктор поворачивается и смотрит на меня печальными задумчивыми глазами. Потом говорит, коснувшись меня рукой:
— Вот неутешительный вывод из нашей беседы: Испания — земледельческая страна, большая часть населения живет в сельской местности, можно сказать, по всей Испании, это касается и самых богатых испанских земель, южных и левантийских. И опору страны, крестьян этих областей, голодных, изможденных, косит чахотка.
Мне нечего было сказать доброму доктору, а он, высокий, худощавый, чуть согнувшись, стремительно удалялся, кашляя, подволакивая ногу, как бы гонимый какой-то тревогой…
АРКОС И ЕГО ФИЛОСОФ
Что сильнее трогает ваше эстетическое чувство — простор равнин или обрывистость гор? Какие города вам больше по душе — лежащие на залитой солнцем равнине или разбросанные по горным склонам? Аркос-де-ла-Фронтера принадлежит к последним: вообразите узкое, длинное горное неровное плато, рассыпьте по нему беленькие домики и потемневшие от времени постройки; срежьте склоны горы отвесно, наподобие крепостных стен, поместите под горой медленную тихую реку с глинистой водой, которая лижет желтоватый камень и исподтишка подмывает его, а свершив свое разрушительное дело, течет вдаль по равнине, извиваясь между зеленых холмов и низин, окаймленная цветущим шиповником и ковром резеды… Как только вы представите себе все это, у вас получится бледное подобие Аркоса.
Это самый живописный городок в здешних местах. По горному склону лепятся мавританские домики, растянувшись длинной, километра в четыре, вереницей. Городок начинается на пологом склоне, спускается в ложбину; затем снова взбирается на гору; потом еще раз сбегает вниз, некоторое время идет по ровному месту и в конце концов теряется в складках следующего холма. А высоко, в сердцевине города, в самой старой его части, тесные улочки, мощенные блестящим скользким булыжником, переплетаются, внезапно ломаются под прямым углом; идя по городу, вдруг видишь внизу, у ног, клочок зеленого луга или реки, в которой отражается солнце. Время от времени мягким эхом звучат шаги прохожего. Вы идете мимо старинного дома: сквозь полуоткрытую дверь виден просторный тенистый внутренний дворик и растущее в нем апельсиновое дерево с украшенной золотистыми плодами кроной.
В воздухе стоит легкий запах апельсинового цвета; вдоль дороги над двумя рядами домов широкой лентой тянется синее небо. Вы продолжаете путь: улочки переплелись и запутались; они идут то вверх, то вниз по склонам, с которых вот-вот упадешь. Сейчас слева от вас длинная стена; в ней на большом расстоянии один от другого видны узкие проемы ворот. Подойдите к одному из них; обопритесь на перила, чтобы дать телу роздых; панорама, никогда прежде не виданная, откроется вашим глазам. Мы на высоте более двухсот метров; зеленая равнина вся покрыта мягкими волнами; в светлые краски ковра вплетают свой мрачный узор кроны сереющих олив; на горизонте синяя линия гор, среди которых одна вершина возносится выше всех, почти растворяясь в светло-лиловом небе. А внизу, у подножия стены, трагический, многострадальный Гуадалете течет так близко, что лижет скалу, изгибаясь широкой дугой, и бежит дальше, безмолвный и исполненный коварства. На выступах скал и в проломах растет крапива и тянет свои ветви лесная смоковница; в воздухе кружат и кружат ястребы и стервятники в пестрых перьях; с мельницы, где вода падает с плотины, клокоча и пенясь, доносится непрестанный шум.