Асорин. Избранные произведения

Да, книги, ученость не наделяют умом. Нужно просто иметь его, этот ум. «Тупица так и остается тупицей». И наш автор прибавляет: «Допустим, что он много читает, много беседует с другими, заполняет свою память многими понятиями и сведениями. Все равно он не сумеет удачно их соединить, разумно распределить, глубоко постигнуть, отчетливо разграничить; по сей причине он будет ученым лишь с виду, годным на то, чтобы поражать невежественную чернь, одним из тех, кого величают кладезями учености, но, как заметил некий разумный писатель, они всего лишь кладези мутной воды». Земледелец из числа тех, с кем в Риофрио живет рядом наш автор, может быть умней какого-нибудь доктора наук, или министра, или сочинителя пухлых, ученых книг; без всякой учености он способен понимать жизнь более ясно и точно, чем иной многоученый муж. Бехарано порой вспоминает о своих посещениях книжных лавок и библиотек, однако не впадает в уныние из-за того, что ныне это ему недоступно. «Будучи студентом в Саламанке, — пишет он во втором томе своего сочинения, — я однажды днем зашел (как делал то неоднократно) в превосходную библиотеку университета, взял с полки книгу…» Те дни миновали. Добрый Бехарано Галавис частенько думает о тех заманчивых полках. Однако он умеряет порывы своего духа разумной резиньяцией и преодолевает сердечную тоску. Здесь он живет в тишине, покое, умеренности, здесь, в этой долине сьерры, проходят его дни. Но верно ли, что нашему автору удается полностью заглушить свои воспоминания? Неужто у этого уравновешенного и жизнерадостного человека никогда не бывает на лице хотя бы мимолетного выражения грусти, не бывает мига отчаяния, когда хочется замкнуться в ожесточенном, досадливом молчании? Неужто не бывает часа, когда мысль о своей отгороженности от мира и об унылом безлюдье горной местности у этого деликатного, тонкого, умного, чувственного человека — да, чувственного, как и Монтень, — исторгает вопль, один лишь предательский вопль из самых недр его духа, нарушающий его невозмутимое душевное равновесие?

Но не будем опережать события, будем двигаться постепенно.

НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ

Мулы

Приведем некоторые мысли автора. Бехарано Галавис терпеть не может мулов. Помните навязчивую неприязнь дона Фермина Кабальеро по отношению к мулам в его «Сельском населении»? Бехарано Галавису ненавистен самый вид мулов. Мулы — это для Испании нечто типичное, единосущное. Мулы — это видение бесконечной серой равнины. Где-то там, далеко-далеко, на фоне ослепительного неба, темнеет силуэт вереницы мулов, которые медленно, покачиваясь и дергая, тянут тяжелую сельскую повозку. Мулы — это трактиры и постоялые дворы («Имеется вода и солома»), заезжие дома на деревенских улочках и на высотах перевала средь пустынных гор. Мулы — неизменная принадлежность мадридских улиц: повозка, застрявшая на крутом подъеме, вымощенном неровным, блестящим булыжником; брань и божба извозчиков; искаженные яростью лица; чудовищные удары по головам бедных животных; бесстрастно наблюдающее эту сцену скопище бездельников и зевак. Мул — это неглубокая борозда, небрежная, поспешная пахота. Мул — это грубая сила, дикое упрямство, неподатливость, непредсказуемость. Мул — это логическое дополнение к нашему чуло, к бою быков, к густому, мутному вину, к шумной, судорожной пляске. Другая крайность, противостоящая кротости, терпению, спокойствию, основательной работе волов — воплощена в мулах. «Нельзя отрицать, — говорит Бехарано, — что борозда от плуга, который тянет мул, бывает менее глубокой, чем от плуга, который тянет вол»

Мы не представляем себе испанский пейзаж без мула. Однако в этом облике испанского пейзажа — пейзажа природного и духовного — есть черта, придающая ему глубокую оригинальность. Пейзаж Испании не спутаешь с пейзажем Франции или Англии. Начиная с сочного плода до строфы поэта, с румяных, душистых яблок и до пылких, возвышенных стихов фрая Луиса де Леона, — все здесь наполнено поразительной энергией. Живя в Испании, ощущаешь во всем силу, порыв, четкость, благодаря которым ее пейзаж не спутаешь с каким-либо другим пейзажем. Резкость нрава вот этой черноокой, быстрой женщины со смуглым, оливковым цветом лица, резкость и пылкость этой женщины — столь отличная от прелестной мягкости иных женщин под иными небесами, — именно это и придает ей ни с чем не сравнимое очарование. И очарованию этой женщины, ее резкости подобны яркие краски и сильный аромат испанских цветов — роз, гвоздик, жасмина, — или лучистые сумерки светлых вечерних часов в Кастилии (особенно в Авиле, когда смотришь с ее стен на долину Амбле́с), или глубокая, душераздирающая печаль народной песни, звуки которой отдаляются, затихают, растворяются в прозрачной дали, точно стон плачущего, точно крик ужаса в ночи…

Бой быков