Асорин. Избранные произведения

Диалог Асорина и Хустины — прерываемый долгими паузами, этими долгими, скорбными паузами всех диалогов в Екле — прекратился. И наступило непоправимое — мягкий, тихий, но полный и окончательный разрыв. И все свершилось без громких фраз, без решительных слов, без надоедливых повторений — отдаленными намеками, чуть ли не догадками, в тайном, безмолвном диалоге двух душ, чувствующих одна другую и почти не нуждающихся в словах, жестах.

Последняя остановка — в Новой церкви. Тишиною наполнены ее просторные, классического стиля нефы. Наши паломники после недолгой молитвы выходят. Луна озаряет пустынные, широкие улицы. На фоне бледного неба рисуется громада храма. Он сооружен из белого известняка, такого хрупкого, что мало-помалу все разрушается, рассыпается. Косяки дверей, карнизы, верхняя часть стен — словом, вся церковь уже имеет плачевный вид развалины. И Асорин думает о том, сколько энергии, веры и энтузиазма вложено за целое столетие, чтобы воздвигнуть эту церковь, которая, едва ее закончили, сразу стала разрушаться, рассыпаясь и обращаясь в Ничто, стала жертвою неумолимого, потаенного течения времени.

XVI

Падре Карлос Ласальде — ректор колледжа. Вот уже несколько дней Юсте и Асорин ходят туда беседовать с падре Ласальде. В остроумной, изящной беседе они учиняют смотр всем делам человеческим и божеским.

Падре Ласальде — ученый археолог, он напечатал труд о древностях, найденных на Холме Святых (первая работа об этих удачливых Святых, которые наделали столько шуму среди археологов Европы); он также написал «Литературную и библиографическую историю иезуитских колледжей» и сочиняет весьма ценные книги по педагогике для издательств Швейцарии и Германии. Падре Ласальде худощав, у него блестящие глаза и крупный нос; в выражении лица видны ум, живость, мягкость и лукавство, но лукавство доброе. Он нервен, до чрезвычайности нервен — порою, когда он чем-то доволен или, напротив, недоволен, руки его дрожат и все тело как бы вибрирует от волнения. Он терпим, покладист, говорит мягко и перемежает речь долгими паузами, во время которых глаза его прикованы к полу, словно его ум внезапно погрузился в созерцание каких-то сверхчеловеческих материй. С детьми падре Ласальде обращается мягко, но в этой мягкости скрыта сила, что внушает детям почтение и делает излишними суровые наказания. Он отвращает детей от дурных наклонностей, беседуя с ними с глазу на глаз, чуть ли не шепотом и так, как если бы говорил о вещах, важных только для них двоих, и не скупится на похвалу, заметив проблески великодушия и благородства. И никогда не кричит, не грозится, не нагоняет страх, ночью бесшумно обходит спальни, в учебном классе зорко следит, как трудится каждый ученик, наблюдает и изучает их игры, когда они резвятся во дворе.

Падре Ласальде — человек достойный и весьма знающий. В комнате, которую он занимает в просторном, светлом здании колледжа, он поставил пять-шесть статуй, откопанных им на Холме Святых. И в погожие дни, когда солнечный свет теплыми волнами струится в распахнутые настежь двери балконов, Юсте и падре Ласальде беседуют как два ученых эллиниста подле этих неподвижных священных статуй, исполненных величавой простоты, которая свойственна скульптуре египтян.

Нынче в комнате ректора находятся падре Ласальде, Юсте и Асорин.

Остановись перед одной из статуй, Юсте внимательно ее рассматривает. Статуя изображает человека с крупным лысым черепом и широким бритым лицом. Миндалевидные глаза глядят с хитрецой, у рта две глубокие полукруглые складки, а уши большие, собачьи, свисают до шеи. Губы его и вся физиономия выражают явную насмешку — этакая веселая ироническая гримаса.