Теперь эти двое ехали вместе, и визирь прилагал все усилия, чтобы втереться в доверие к своему внушающему страх гостю. Однако их дружбу омрачил прискорбный инцидент. «Когда они достигли равнины Сераб, то немного выпили, и последствия возлияния начали сказываться на Бадр ад-Дине; он сказал: „Даже в вашей армии у нас есть фидаи; они занимают прочное положение и выглядят как ваши люди – некоторые из них работают на конюшне, а другие на службе у главного герольда султана“. Шараф аль-Мульк настоял, чтобы увидеть их, и дал ему свой платок в качестве охранной грамоты. Тогда Бадр ад-Дин позвал к себе пятерых фидаев, и, когда они пришли, один из них, дерзкий индус, сказал Шараф аль-Мульку: „У меня была возможность убить тебя в такой-то день в таком-то месте, но я не сделал этого, потому что я еще не получил приказ заняться тобой“. Когда Шараф аль-Мульк услышал эти слова, то сбросил плащ, сел перед ним в одной рубашке и сказал: „А что за причина? Чего хочет от меня Ала ад-Дин? За какой грех или какие мои недостатки он жаждет моей крови? Я такой же его раб, как и раб султана, и вот я перед тобой. Делай со мной, что хочешь!“» Весть об этом достигла султана, который пришел в ярость от такого самоунижения Шараф аль-Мулька и тут же приказал ему сжечь пятерых фидаев заживо. Визирь молил помиловать их, но напрасно, и был вынужден исполнить приказ султана. «У входа в его шатер был разожжен огромный костер, и в него бросили пятерых фидаев. Пока они горели, то кричали: „Мы приносим себя в жертву нашему Владыке Ала ад-Дину!“, пока их души не покинули тела, превратившиеся в золу, которую развеяли ветры». В качестве дополнительной меры предосторожности султан велел казнить и главного герольда за его халатность.
Насави своими глазами видел последствия. «Однажды я был с Шараф аль-Мульком в Бардхаа, когда посланник Салах ад-Дин приехал к нему из Аламута и сказал: „Ты сжег пятерых наших фидаев. Если ты ценишь свою безопасность, то должен заплатить за это кровопролитие штраф 10 000 динаров за каждого из них“. Эти слова настолько потрясли и устрашили Шараф аль-Мулька, что он не знал, что ему делать. Он задобрил посланника щедрыми дарами и оказал ему всевозможные почести, а мне приказал написать ему официальное письмо, в котором говорилось о сокращении на 10 000 динаров ежегодной дани в сумме 30 000 динаров, которую они должны сдавать в казну султана. И Шараф аль-Мульк приложил к этому письму свою печать».
Договор между хорезмшахом и исмаилитами не оказался эффективным. Периодические ссоры с султаном Джалал ад-Дином продолжались, в то время как исмаилиты поддерживали дружеские отношения с двумя главными врагами хорезмийцев – халифом на западе и монголами на востоке. В 1228 году исмаилитский дипломат Бадр ад-Дин совершил путешествие через реку Окс ко двору монгольского хана. Шедший на запад караван исмаилитов из семидесяти человек был остановлен и перебит хорезмийцами под вымышленным предлогом, что будто бы с ними едет монгольский посланник в Анатолию. Ссора между исмаилитами и хорезмийцами длилась много лет, оживляясь время от времени вооруженными столкновениями, убийствами или переговорами.
Однажды Насави был послан с посольством в Ала-мут, чтобы потребовать сбалансировать дань, которая причиталась Дамгану. Он описывает свою миссию с удовлетворением: «Ала ад-Дин благоволил ко мне больше, чем ко всем другим посланникам султана, относился с огромным уважением и проявлял щедрость. Он был настолько лоялен ко мне, что оделил меня вдвое большим, чем обычно, количеством подарков и почетных одеяний. Он сказал: „Этот человек достоин почестей. Щедрость к такому человеку никогда не бывает напрасной". Стоимость всего, подаренного мне деньгами и в натуральном выражении, составила около 3000 динаров, включая: два почетных одеяния, каждое из которых состояло из атласного плаща с капюшоном с меховой отделкой и пелериной, один на атласной подкладке, а другой на подкладке из китайского крепа; два пояса стоимостью 200 динаров; 70 отрезов тканей; двух коней с седлами, уздечками и упряжью; тысячу динаров золотом; четырех коней под попонами; караван двугорбых верблюдов и тридцать почетных одежд для моей свиты». Даже сделав скидку на некоторое преувеличение, ясно, что владыка Аламута был хорошо обеспечен в этом мире.