Ассегай

Когда все умылись, Макс пригласил их к столу. На подносах лежала тонко нарезанная ветчина, в корзиночках — черный хлеб, в горшочке таяло масло, а на огромном серебряном блюде красовалась русская белужья икра. Рядом, на сервировочном столике, выстроилась батарея винных бутылок. Открыв первую, «Gewurztraminer», Макс разлил золотистый напиток по высоким бокалам.

Ева почти не ела, удовольствовавшись несколькими глотками вина и бутербродом с икрой, зато граф Отто продемонстрировал завидный аппетит. Насытившись и оставив после себя несколько грязных тарелок, он в одиночку опорожнил две бутылки «Gewurztraminer» и поднялся из-за стола. Впрочем, выпитое никак не сказалось на его поведении и реакции. Усевшись за руль, граф держался с прежней уверенностью, разве что гнал еще быстрее, хохотал громче и не стеснялся в шутках.

Проезжая мимо шедших вдоль дороги женщин с тюками скошенной травы на головах, Отто сбросил скорость и с минуту пялился на их обнаженные груди, а отъехав, фамильярно положил руку на колено сидевшей рядом Евы.

— Следи за дорогой, — спокойно заметила она, возвращая руку на место.

Леон, наблюдавший эту возмутительную сцену с заднего сиденья, вскипел от злости и хотел было вмешаться, но в последний момент сдержался — подвыпивший граф мог повести себя непредсказуемо, и еще неизвестно, как это отразилось бы на самой Еве.

Потом злость Леона обернулась против нее. Почему она позволяет по отношению к себе такие вольности? Почему сносит покорно унижение? Она ведь не шлюха. И тут его мысль споткнулась. Леон вдруг с полной ясностью постиг простую истину. В том-то и дело, что шлюха! Высококлассная куртизанка. Игрушка для Отто фон Мирбаха, продавшаяся за дешевые безделушки, тряпки и скорее всего за деньги. Он постарался внушить себе презрение к ней. Хотел возненавидеть ее. И сделал еще одно поразительное открытие: если она продажная девка, то ведь и он сам ничем не лучше. Разве он не продался принцессе Изабелле? Разве не исполнял покорно ее прихоти? Мысль эта ошеломила как удар кастетом между глаз.

Что ж, каждый выживает, как умеет, думал Леон, стараясь оправдать и ее, и себя. Если Ева шлюха, то и все мы такие же. Впрочем, все это не имело ровным счетом никакого значения. Ненавидеть и презирать было поздно, потому что он влюбился — отчаянно и безнадежно.

Солнце садилось, когда они приехали наконец в Тандала-Кэмп. Граф Отто и Ева сразу удалились в приготовленные для них роскошные апартаменты. Обед им подали в отдельную столовую. Появились они лишь на следующее утро после завтрака.

— Guten Tag, Кортни. Позаботьтесь, чтобы эти письма были незамедлительно отправлены. — Граф вручил ему стопку запечатанных красным воском конвертов с изображением двуглавого орла министерства иностранных дел. Письма были адресованы губернатору колонии и всем прочим знатным лицам, включая лорда Деламера и командующего вооруженными силами его величества в Восточной Африке, бригадного генерала Пенрода Баллантайна. — Это рекомендательные письма от германского правительства, а потому никакой задержки быть не должно. Вы меня поняли?

— Конечно, сэр. Прослежу, чтобы их доставили сегодня же. — Леон послал за Максом Розенталем, а когда тот пришел, в присутствии графа передал ему письма. — Возьми один из наших автомобилей, Макс. И не возвращайся, пока все они не будут вручены адресатам.

Макс уехал. К ним вышла Ева. Выглядела она посвежевшей и отдохнувшей — в платье для верховой езды, с сияющими под солнцем волосами, ослепительно красивая и словно подсвеченная изнутри кипучей молодой кровью.

Оглядев ее, граф одобрительно кивнул и повернулся к Леону:

— А теперь, Кортни, проводите меня к летному полю. Хочу проверить аэропланы.

Накануне вечером машину помыли и почистили, так что теперь она сияла. Все трое сели и поехали через город к полю для гольфа.

Густав уже вывел «Бабочку» и «Шмеля» из ангара и отвел к взлетной полосе. Отто обошел оба аэроплана, внимательно их осмотрел и, поговорив с Густавом, забрался на крыло — проверить натяжение тросов и крепость распорок. Потом открыл капот двигательного отсека, отвинтил крышку топливного бака, проверил уровень масла, убедился в надежности троса привода дроссельной заслонки.

Солнце прошло треть пути к зениту, прежде чем граф, выразив удовлетворение состоянием обеих машин, поднялся по лестнице в кабину «Шмеля». Застегнув под подбородком ремешок шлема, он подал Густаву знак — заводить моторы. Когда двигатели прогрелись, Отто отвел аэроплан к началу полосы и развернул носом к ветру.