Astia vala femundis (СИ)

Я так по ней скучаю, Лито. Я скучаю по дням, когда мы были вместе, и ничего этого не случилось! Столько боли в моем сердце, так страшно вспоминать те дни, когда мы остались одни, без тебя…

Но ты ведь просил, а я обещала, что расскажу тебе о том, что произошло.

С тех пор, как ты оказался на Арене, мы только и слышали что о твоих свершениях. Убил того-то, покалечил таких-то… Мама каждый раз плакала. А я, дура глупая, все не понимала, почему.

Сначала она не могла найти работу. Мы наскребли все сбережения, которые у нас имелись – этого едва хватило, чтобы снять жилье на окраинах. Там было хуже, чем в бараках. Намного хуже.

Одна комнатка на чердаке с крохотным круглым окошком под потолком, в квартале торговцев, где каждый день царила жуткая суета. Мама ходила по дворам, в надежде, что ее хоть где-то возьмут, а я сидела дома. Она запретила мне выходить, беспокоилась, как бы меня не подобрали на улице, как потерявшуюся рабыню и не забрали к себе.

По вечерам мы ели странный суп, из каких то ростков… Тогда я не знала, что мама собирает травы за городскими стенами. У нас просто не было еды. Вообще никакой еды, ты можешь себе представить?

Когда мне исполнилось четырнадцать, ты стал знаменитостью. Что-то произошло, мы не знали, что именно, но твое имя появлялось на афишах все чаще. У мамы не было денег, чтобы купить билет на Арену. А я пыталась проникнуть туда много раз, но ни один стражник не согласился пустить. Кое-кто даже предлагал билет в обмен на увеселительное времяпрепровождение.

Мы не могли увидеть тебя, как бы ни старались.

В конце концов, мама устроилась посудомойкой в таверне. Мы снова переехали, на этот раз, в домик к другим, таким же, как мы, работникам. Там было чуть лучше, и хозяин таверны первое время даже относился по-доброму. Подкидывал кое-какие продукты, всегда улыбался мне.

Мама работала не покладая рук. Я помогала, но денег за это не доплачивали. Мне было больно видеть, куда катится наша свобода. Мама твердила, что ты старался не напрасно. Так убивалась, что не может вырваться… И я верила, что рано или поздно наступит день – и мы расправим плечи!

Но день отчего-то так и не наступал.

Однажды хозяин таверны застал меня дома одну. Я сразу почуяла неладное в его взгляде. Он всегда был добр ко мне, даже слишком.

Поздно поняла, что к чему… Он сказал, что я не посмею сообщить матери о том, чем мы занимались, иначе он выставит ее за дверь. Оказаться на улице без средств страшило меня куда больше, чем перспектива быть с этим человеком. Я боялась за мать. Она сильно кашляла в те дни.

Так начались жуткие времена.

Лито, возможно, я была глупа, опрометчива, наивна. Прости меня за это. Что я могла знать?

Ни я, ни мама понятия не имели о том, как жить на воле. Деньги, которые давались ей с таким трудом, и то, как она радовалась каждой монетке, обещая купить мне новое платье, взамен протертому до дыр – все это заставляло меня держать язык за зубами.

Хозяин таверны возвращался, едва видел, что мама уходит.

Я скрывала происходящее, терпела жуткие боли, научилась беззвучно плакать ночами, лишь бы не тревожить ее.

Но однажды, она вернулась домой с рынка чуть раньше. И увидела нас…

Не помня себя от ярости, она схватила со стола большие железные ножницы. Там лежали отрезы ткани, мне на платье…

Мама кричала, чтобы я отошла к ней, чтобы не стояла рядом с этой мразью… Я послушалась, что еще оставалось? Он тоже вмиг разошелся, начал угрожать нам обеим, размахивать руками. Успел схватить меня за волосы и выдрать клок.

Я никогда не смогу забыть маминого голоса. Я не смогу забыть ни мгновения из того, что произошло в тот день.

Он бросился на нее, надеясь вырвать оружие из рук. Мама завела меня за спину, нацелившись, словно собиралась убить…

Завязалась борьба, тихая, почти беззвучная. Оба пыхтели, упираясь ногами в пол, отчаянно и упрямо. Мама давила, но он отводил удар за ударом.

Она казалась такой хрупкой, но сколько силы в то мгновение было в ней?

В конце концов, хозяин таверны поскользнулся, и ножницы задели его грудь от ключицы к плечу. Он взревел, хватаясь за кровоточащий порез. Мама в ужасе уронила оружие на пол, сгребла меня в охапку, накинув какой-то кусок ткани сверху, и бросилась наутёк.

Мне было так жутко, казалось, что кровь в жилах застыла, и я слышу только звук ее шагов. Она бежала. Куда – я не помню.

Последнее, что я успела увидеть – яркий свет факелов, после которого меня будто огрели чем-то тяжелым, и я потеряла сознание.

Маму забрала стража. Меня поместили в какой-то временный лазарет. Я почти не помню тех дней, все как в тумане. Кто-то осматривал меня, какие-то женщины качали головами, говорили, что мне нужно больше кушать и спать. Помню их сочувственные взгляды, и что я все время звала маму.

Я узнала, что она умерла спустя неделю.

Какой-то стражник пришел в лазарет и бросил на мою кровать свиток с оповещением о ее гибели.

Добрые женщины помогли мне разобрать, что к чему.

Смерть в результате хронической болезни – вот что там было написано.