Астрахань - чёрная икра

Так добродушно-сатирически мы оканчиваем завтрак. Я съел глубокую суповую тарелку чёрной икры. Хрипушин предложил мне ещё полтарелки добавки, но я отказался. Может быть, на мягкой булке с вологодским маслом я съел бы ещё два-три бутерброда с икрой, да и то не сейчас, а где-нибудь в обед. Это тоже смешно. Когда Бычков собирает и уносит посуду с остатками еды, Хрипушин доверительно сообщает мне, что другой бы на его месте Бычкова в механиках не держал. Любит выпить. Я этого за ним не замечал, может быть, тайный порок. Что касается самого Хрипушина, то он, конечно, отстоял своё право на отдельную главу, если бы я когда-либо вздумал переделать свои записки в беллетристику. Первое впечатление было ошибочно, хотя персонаж он, безусловно, второстепенный. Тут Оскар Уайльд меня не подвёл. Однако второстепенные персонажи давно уже заняли столь огромное, столь ведущее место в жизни, что отказать им в специальном исследовании — значит лишить себя понимания важных тенденций нашего века. А в конце концов, кто такой Иван Андреевич, по велению которого мы здесь находимся и благодаря покровительству которого столь дружественно настроены к нашему «Плюсу» многочисленные катера рыбоохраны и речной милиции?

Хотя строгости начались сразу же, после Четырёхбугорного маяка, теперь они носят особый характер. Специальным постановлением правительства полностью, в любой сезон в заповеднике запрещены охота и рыбная ловля. Правда, бреши в столь строгом кремлёвском постановлении существуют и это лишний раз подтверждает гулкий ружейный выстрел.

Услышав выстрел, Хрипушин тут же отдаёт распоряжение Бычкову двигаться к зарослям камыша, где Иван Андреевич охотится на водоплавающую дичь. Сбавляем скорость. Это правило передвижения в водах заповедника соблюдается даже первым секретарем астраханского обкома тов. Бородиным. Более того, даже кремлёвскими посетителями, которые нередки в богатых рыбой и дичью низовьях Волги.

Вот она, материализация фразы о том, что Волга впадает в Каспийское море, фразы, ставшей общеизвестной истиной с лёгкой руки Чехова. Вот эта точка на географической карте. Заросли камыша и отдалённая кучка деревьев на островке среди камыша. Носятся чайки, кулики. Ветер играет камышом и листвой. Шелест всё так же сух по-азиатски. Волга, или естественный Волго-Каспийский канал, быстро несёт воду меж берегов. Здесь не широко. Растекаясь в этом месте в пять рукавов среди зелёно-жёлтого цвета, среди плеска рыбы и шелеста растений, уходит Волга вдаль, и вот она видна рядом — каспийская вода. Те же заросли, мелководье, тот же цвет серой, пресной волны. Но это уже не река, а Каспийское море. Наш «Плюс» приближается к флагманской яхте облпотребсоюза. Торжественная минута. Нас приветствует уже знакомым мне ханским взмахом сам Иван Андреевич в сопровождении лиц. Среди лиц узнаю розовый бутон Томочки и гуттаперчевый облик Антона Савельевича Крестовникова — отпрыска раскулаченных, точнее, «размиллионенных» братьев Крестовниковых, бывших хозяев волжского низовья, бывших владельцев волжской икры. И наложница-секретарша Томочка, и Антон Савельевич Крестовников — холопы грамотные, используемые по письменной части. Холопы же малограмотные прямо у борта ощипывают настрелянную Иваном Андреевичем дичь. Я вижу какую-то птицу, свесившую за борт длинные ноги и длинную окровавленную шею. Её ощипывает холоп с недовольным лицом. Летят по ветру перья. Тут же несколько холопов ощипывают настрелянных уток. Кстати, флагман называется «Чайка». Как выяснил впоследствии, название подсказала Томочка — любительница театра и неудавшаяся актриса, с которой Иван Андреевич познакомился несколько лет назад в Сочи. Себя Томочка считает чем-то средним между Ниной Заречной и Ларисой Огудаловой. Но Иван Андреевич — не декадент Треплев. На несъедобных чаек он не охотится. Однако Томочка думает, что она — исключение. Её Иван Андреевич всё-таки подстрелил в Сочи. Привёз сюда и обещал жениться. Разумеется, после смерти тяжелобольной жены. Так Томочка излагает свою версию. Я ей верю лишь отчасти. Конечно, Иван Андреевич для своих мужских надобностей её использовал, но в обмен на обещание ей сытой жизни наложницы, а не на место законной супруги, особенно ещё при супруге прежней, которую Иван Андреевичем любил в молодости как женщину, позднее — как сестру, тем более как больную сестру. Так что Томочка явно передёргивает.